Мамед Ордубади - Тавриз туманный

- Значит, - прервала меня Нина с досадой, - эта революция погибнет, и все труды пропадут совершенно даром?

Чувствуя, что Нина начинает терять надежду на революцию, я стал разъяснять ей:

- Еще одной из особенностей революционного движения является то, что оно непрерывно растет и развивается, несмотря на временные поражения, несмотря ни на какие репрессии. Наоборот, чем сильнее репрессии, тем быстрее идет нарастание революции. Смерть существует только для отдельных участников революции, но когда гибнет один революционер, на его место встают несколько, и таким образом идея революции живет вечно, пока не победит.

Был час ночи. Редкая перестрелка на фронтах сменилась непрерывными залпами и орудийной канонадой.

Когда, попрощавшись с Ниной, я вышел на улицу, все говорили о сильных боях в Хиябане и Маралане.

ТЯЖЕЛЫЕ СОМНЕНИЯ

Когда я вошел в комнату, глаза Нины были заплаканы. Она быстро отвернулась, чтобы скрыть свои слезы. Я понял, что у нее какое-то горе, которого я не знаю. Она старалась всячески отвлечь мое внимание, принуждая себя улыбаться и казаться веселой, но это ей плохо удавалось.

Нина была уже не прежняя веселая и жизнерадостная девушка. Она часто говорила невпопад, забывала конец начатой фразы.

Темно-синее платье соответствовало ее настроению.

Я не стал расспрашивать ее о причине слез: как весеннее облако, она готова была от малейшего дуновения разразиться дождем слез.

Тем более, что и сам я, только что вернувшись с фронта, был сильно утомлен и находился под впечатлением наспех просмотренных английских и русских газет, из которых было видно, что русское и английское правительства ищут повода для вмешательства в дела Ирана. Мысля мои были так же путаны и сложны, как пути иранской революции. Мы потеряли сотни достойных товарищей, погубили тысячи людей, завоевали победу, и вдруг Англия и Россия сговариваются о том, как бы задушить наше движение. Эти мысли не давали мне покоя. Я так хотел отдохнуть, что отказался даже от обеда.

Меджид спал. Работница Нины сегодня не вышла на работу.

- Если ты хочешь отдохнуть, - попросила меня Нина, - то я выйду в город, у меня есть маленькое дело. Я не могла оставить ребенка одного.

- Иди, я буду здесь, - сказал я.

Она вошла в свою комнату, переоделась во все черное и, попрощавшись со мной, ушла.

Опять подозрения стали одолевать меня. Что это за печаль у нее, по ком она одевает траур? Неужели оплакивает проведенные со мной дни юности? И тут же я начинал успокаивать себя. Можно ли сомневаться в девушке, которая соединила свою судьбу с моей и вся отдалась моему делу?

Чего только я не передумал!

А не потому ли она удручена, что видит приближение наших последних дней? Ведь все-таки мы не сумели прогнать из Тавриза правительственные войска, не смогли восстановить в крае спокойствие, а теперь еще готовится вмешательство других государств, которые просто-напросто разгонят нас. Не оттого ли ее печаль и раскаяние, что она связалась с человеком, не имеющим определенного положения. Быть может, она постеснялась прямо сказать мне об этом и решила дать понять слезами, траурным костюмом и печалью.

Я был в большой тревоге. Старался заснуть, но ресницы иглами впивались в глаза, постель, как колючий кустарник, колола меня, дом, в котором я проводил радостные, счастливые дни, словно обратился в гнездо змей.

Это вечный удел людей, отравленных ревностью или завистью. Эти два чувства грызут человека, терзают душу и тело, отнимают покой, часто доводят до трагедии.

Я всячески старался отогнать сомнения в верности Нины, но не мог. Стоило мне закрыть глаза, как я представлял себе ласки Нины, и мысль о том, что эти ласки принадлежат теперь другому, сводила меня с ума.

В этих размышлениях я провел не более получаса, но как тяжелы, невыносимы были эти тридцать минут!

Только теперь я понял, что я еще не установившийся, слабый человек, не способный освободить себя от ненужного, вредного чувства ревности. Значит, все мои разговоры о революции исходили не из глубины души, а были простой болтовней.

Я стал размышлять о том, как бы мне избавиться от этого недостойного революционера чувства.

"Никто не может любить, не ревнуя: не ревнует лишь тот, кто неспособен любить", - говорил я себе, в то же время думая: "самый счастливый человек на свете тот, кто смотрит на любовь, как на обыкновенное, скоропреходящее событие в жизни. А таким может быть только настоящий революционер".

Раздираемый сомнениями, я встал, оделся, приготовил чай и стал искать что-нибудь почитать, чтобы отвлечь свои мысли.

Я начал перебирать любимые книги Нины, которые она показывала мне по дороге в Тавриз.

Вот "Три мушкетера". Перелистывая книгу и просматривая иллюстрации, я незаметно углубился в чтение смелых похождений героев. "Нина любила этих героев, восторгалась их похождениями", - вспомнил я и почувствовал, что я начинаю их любить.

"Что за странное чувство? - подумал я. - Как могут нравиться мне эти выдуманные автором фантастические герои?"

И тут же отвечал себе: "потому что они нравятся любимой девушке".

Выходило так, что я собственного мнения не имею, что друзья моей возлюбленной, кто бы они ни были, должны стать моими друзьями, а ее враги моими врагами. Так думать может только беспринципный человек, обыватель, мещанин.

Но что делать? Всякий, кто отдает сердце любви, неизбежно приходит к этому. Порою любовь лишает слабохарактерных людей принципов, идей, даже самолюбия. Любовь упряма и требовательна. Она - причина многих бед, часто приводящих даже к смерти. Она сладка и ядовита...

Я терялся в этих размышлениях.

Зачем она оставила меня дома? Куда она ушла? Зачем ушла? Я начинал подозревать, что Тахмина-ханум познакомила ее с кем-нибудь другим.

"Брось подозрения!" - сказал я себе твердо и продолжал перелистывать книгу. Вдруг выпало из нее чье-то письмо. Все мои мысли сплотились вокруг него. Вот где я найду разгадку тайн Нины.

Я знал, что девушки часто доверяют свои тайны письмам, а письма прячут в любимых книгах.

Я поднял письмо. Оно было прислано из Риги в адрес консульства. Письмо было от матери на имя "сотрудницы консульства Розины".

Возбуждение мое достигло высшей точки.

Значит любимая мною девушка не Нина, а Розина?! Итак, я был обманут, как мальчишка?! Все эти месяцы, без конца повторяя "прекрасная Нина", я называл вымышленное, чужое имя!

"А разве любовь не есть обман сердца?!" - подумал я с тяжелым вздохом.

Девушка, казалось, любившая меня, жившая для меня, жертвовавшая ради меня собой, до сих пор не открыла мне своего настоящего имени. Значит, ее наивность, простота, быть может, и любовь были игрой, притворством, чтобы скрыть свою тайну, не показать своего настоящего лица.