Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Оригинальной чертой собственно Святок были устраиваемые в эти дни гулянья с горками и санными катаниями на парах и тройках. Кроме того, на Святки приходилась самая оживленная часть светского сезона, и молодежь без конца плясала на балах, маскарадах и танцевальных вечерах.

Народные традиции святочного ряженья и колядования были в Москве распространены сравнительно мало, в основном в низовой городской среде — среди мещанства и купечества попроще. Здесь молодежь — нередко дети фабриканта вместе с фабричными рядились медведями, солдатами, бабами и козами, надевали вывернутые мехом наружу тулупы, мазали лица сажей и все вместе, погрузившись в санки, разъезжали по знакомым. Мальчишки из мещанских и мастеровых семей иногда сбивались в ватаги и ходили по знакомым «Христа славить». Войдя в дом, шли к образам и пели «Христос рождается», за что и получали от хозяев пироги и пряники.

В образованном обществе на Святки и Масленицу вместо ряженых появлялись замаскированные. Надевали черное домино, сверх него чужую шубу; маска полностью скрывала лицо, даже глаза были закрыты черным тюлем, и в наемной карете, сев в нее для конспирации где-нибудь на углу другой улицы, отправлялись к кому-нибудь в гости, даже к незнакомым. «Впуск осуществлялся так одна из масок вызывала знакомого гостя, находящегося на вечере, тот отправлялся к хозяину дома, и последний по рекомендации гостя впускал маску, причем хозяин ни в коем случае не имел права открыть, по чьей рекомендации вошли маски». Вообще маски пользовались неприкосновенностью: обычай строго-настрого запрещал срывать с них личину, какие бы речи они ни вели. Маске разрешалось все.

«Что разрешалось под маской, покажут примеры, — рассказывал В. А. Нелидов. — Приехавшему великому князю громко говорилось о его кутежах и шашнях с заезжей шансонеткой-француженкой, молодящемуся старцу в парике и со вставными челюстями — о блеске его зубов и красоте прически. Скупому — о его щедрости. Легкомысленной даме — о ее добродетелях. Так, в шутливо-веселой форме высмеивались публично пороки и если московские обеды и вечера были своего рода митингами, где обсуждалась жизнь, то маски были своего рода общественным судом» [337] Нелидов В. А. Театральная Москва. М., 2002. С. 22–23. .

Почти до конца XIX века рождественская елка большинству москвичей была незнакома. Обычай новогоднего дерева вообще издревле был распространен в основном в Германии, а в России был неизвестен. Правда, Петр Великий, которому во время заграничного вояжа очень понравилось это немецкое обыкновение, попытался ввести его в России. Новый 1700 год велено было отмечать, украшая дома еловыми и можжевеловыми ветвями, но обычай тогда так и не привился, — может быть потому, что по древнему русскому обычаю еловыми ветвями «украшали» как раз кабак это было что-то вроде вывески для сплошь неграмотного народа.

После Петра прошло много десятилетий, а новогодней елки в России все не было. В 1817 году женился великий князь Николай Павлович, будущий император Николай I. Его избранница, дочь прусского короля Шарлотта (в православном крещении Александра Федоровна) скучала по родине, и чтобы ее порадовать, молодой супруг устроил для нее на Рождество первую в России настоящую елку с блестящими украшениями, свечами и развешанными на ветвях сластями и подарками. Произошло это как раз в Москве, в Чудовом дворце в Кремле, где первое время жили новобрачные. Потом, когда у царственной четы появились дети, стали устраивать елки уже для них.

Вслед за императорским семейством потянулась сперва петербургская аристократия, потом некоторые представители московской знати, затем кое-кто из купечества и интеллигенции, но все же в целом рождественские елки были распространены мало. Скажем, у купцов Вишняковых елку ставили уже в 1850-х годах, а у других богатых купцов — Андреевых этого обычая не было и в 1870-х годах. Лишь годам к 1880-м елка на Рождество превратилась в действительно массовое явление. Тогда-то и стали ставить елки не только везде в частных домах, но и в школах, учреждениях, на катках, а в игрушечных лавках вошла в обыкновение предпраздничная торговля елочными игрушками. Примерно тогда же атрибутом елки сделались мандарины.

Плод этот был долгое время редкий и дорогой, малоизвестный в Москве, вот и покупали его только в большие праздники, тем более что оранжевые мандаринные шарики, повешенные на елке, так нарядно смотрелись в гуще зеленых ветвей.

Приготовления к елке происходили скрытно от детей, что очень их интриговало, а показывали детям елку впервые в Рождественский сочельник После возвращения со Всенощной под бравурную музыку двери залы распахивали, и дети вбегали в залу, обходили елку кругом, рассматривали развешанные на ней украшения. Внизу под ветвями лежали подарки, завернутые в цветную бумагу и перевязанные лентами. На каждом было написано имя того, кому подарок предназначался.

На другой день, собственно в Рождество, устраивался детский праздник, причем всем приглашенным детям тоже принято было готовить подарки, которые раскладывали под елкой или развешивали на ветвях, и еще в их пользу поступали все сласти, висящие на дереве. В конце праздника, после вождения хороводов, подвижных игр и пения песен, кто-нибудь из взрослых или сами дети, кто повыше ростом, начинали снимать с елки мандарины, конфеты в ярких бумажках, позолоченные орехи, яркие китайские яблочки, а также хлопушки с сюрпризами, и все это раздавалось маленьким гостям.

В отличие от Рождества Новый год долго считался тихим домашним праздником. На него приглашали родственников, молодежь гадала, иногда плясала и играла, пожилые играли в карты. Ровно в 12 часов ночи заканчивался праздничный ужин, все дружно чокались и желали друг другу Нового года, нового счастья. Лишь в самом конце века, в 1890-х годах, появилось обыкновение заказывать новогодние столы в ресторанах и первоклассных трактирах В это время фабриканты и заводчики облюбовали для новогодних вечеринок новый, только что построенный ресторан «Метрополь», в «Большом Московском» стали собираться биржевики, а в «Эрмитаже» живущие в Москве иностранцы. Отправляясь в ресторан, одевались нарядно, но ночь проводили преимущественно в долгом застолье с крепкими напитками.

На Крещение, когда, по Евангелию, Иоанн Креститель крестил Христа в водах реки Иордан, на льду Москвы-реки неподалеку от Москворецкого моста строили «иордань»: крестообразно прорубали лед, рядом с прорубью возводили помост с белой полотняной сенью, со всех сторон для красоты расставляли зеленые елочки. Утром в день Крещения из кремлевских соборов к «иордани» совершался пышный и многолюдный крестный ход. Вокруг места торжества собирались войска московского гарнизона и великое множество зрителей. На морозном солнце сияли облачения духовенства, золотые хоругви, кресты, оклады икон. В день праздника обычно бывал сильный («крещенский») мороз, так что «парило» и от черной воды в проруби, и от собравшейся толпы, а на воротниках — собольих, бобровых, из простой овчины — оседало серебро инея.