Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Купеческая Москва, можно сказать, заканчивалась на Варварке, а дальше вниз от Псковской горы к Москве-реке, а точнее, к идущей вдоль набережной стене Китай-города сбегали многочисленные неопрятные переулки — Псковский, Знаменский, Ершовский, Мокринский, Зарядский, Кривой, почти сплошь заселенные мелким торговым и мастеровым людом: портными, сапожниками, картузниками, скорняками, пуговичниками, токарями и пр. Дома здесь были в основном двухэтажные, самой примитивной архитектуры, изначально многоквартирные и рассчитанные на небогатого жильца. В видах экономии домовладельцы не строили здесь подъездов и парадных лестниц, а ограничивались «галдарейками», идущими с дворовой стороны вдоль всего этажа. На «галдарейку» вели неширокие открытые лестницы и выходили двери всех квартир.

Здесь же, в Зарядье, в 1820–1870-х годах находилось московское гетто. По существующим в 1820–1840-х годах правилам евреи-торговцы, приезжавшие в Москву, могли останавливаться только в одном месте — в Глебовском подворье, находившемся в Зарядье в Большом Знаменском переулке. Впоследствии на этом подворье была устроена синагога, а позднее еще одна синагога появилась на набережной Москвы-реки в конце Москворецкой улицы, и вокруг расселилось много еврейских ремесленников и мелких торговцев.

Как правило, низовые московские домовладельцы жили очень скромно. Домики их чаще всего были деревянными, одноэтажными, иногда с мезонином, с более или менее обширным двором, с садиком, с вишнями и кустами сирени. На окнах кисейные занавески и горшки с геранью, настурциями и резедой, клетки с птицами. Комнаты немногочисленны — когда две, когда три, редко пять, так что случалось, что, когда в дом приходили гости, детей приходилось выставлять на улицу, а зимой загонять на печку в кухне, чтобы, в буквальном смысле слова, не путались под ногами.

В комнатах: крашеные полы, дешевая мебель (стулья с плетеными сиденьями), комоды, покрытые самодельными вязаными салфетками, кровати с горками подушек, запах кухни. В переднем углу — иконы, иногда в серебряных ризах. Роскошью считались стенные часы с кукушкой, самовар, шкаф со стеклами (среди скромной посуды на почетном месте непременно раззолоченная чашка с надписью «В день Ангела»).

В конце века, когда журнал «Нива» стал выдавать своим подписчикам в виде «премии» «художественно исполненные» репродукции разных картин, этими картинками в простеньких рамочках стали украшать стены.

В середине века разбогатевшие мещане иногда приобретали по дешевке старинные дворянские особняки, и тогда в их обиходе подержанная барская роскошь самым оригинальным образом могла сочетаться с привычными вещами. Такой дом, приобретенный хозяином извозного заведения, описал в одном из своих очерков Глеб Успенский. Старик-хозяин жил с семьей в парадном этаже, а в цоколе держал работников — там обычно пахло махоркой, сырыми полушубками и сапогами. Наверху — «остатки обоев, золотых багетов и паркетных полов как-то по-свойски мешаются с деревенскими бабами, шатающимися в барских покоях с грязными ребятами; ковши с квасом — на каменных подоконниках, грязные шерстяные носки у камина, вовнутрь которого вдвинута клетушка с гусыней, изломанное вольтеровское кресло с порванной подушкой, деревянная лавка, чашка с капустой, громадное зеркало, расколотое в самом центре, и проч.» [245] Успенский Г. И. Собрание сочинений. Т. 1. М, 1955. С. 318. .

Жить на окраинах было привольно, как на даче: летом все цвело и зеленело, пустыри и обочины улиц зарастали травой и полевыми цветами, в ветвях деревьев возились и щебетали птицы. Особенно хорошо было детям, которые целыми днями гоняли по пустырям, плескались в прудах, ловили на мелководье в Москве-реке рыбу, собирали щавель, свербигу, кислицу, лазали по чужим садам и огородам, играли в бабки, пускали «змея». Зато осенью и весной все тонуло в непролазной грязи. Улицы почти никто не убирал. Фонарей было мало, поэтому вечера стояли темные. Извозчики на дальние окраины ездили неохотно.

Весь окраинный быт долго нес на себе отпечаток деревенского происхождения многих жителей. Еще и в 1860-х годах здесь по праздникам водили многолюдные хороводы. Молодежь собиралась в летнее время вместе, играла в горелки, а те, кто постарше, сойдясь в кружок, пели хором. Особую известность получили в середине века такие песенные посиделки в Лефортове, на лужайке неподалеку от Частного дома (полицейского участка). Сюда по воскресеньям приходили и фабричные, и мастеровые, и поденщики, и приказчики невысокого разбора и часами распевали под балалайку или гармонь народные песни. Постепенно этот импровизированный хор достиг изумительной слаженности и доставлял огромное удовольствие слушателям, но с течением времени «полицейская власть признала его явлением, не соответствующим духу времени и несогласным с требованиями уличной благопристойности» [246] Покровский Д. А. Очерки Москвы // Исторический вестник 1893-№ 8. С. 127. .

Вставали на московских окраинах очень рано: в 6 часов утра все уже были на ногах. После чаю мужчины отправлялись работать, причем, выходя со двора, непременно крестились и кланялись на все четыре стороны, а женщины затапливали печи и принимались стряпать, и дым валил по всей улице, а зимой стоял столбом в морозном воздухе. Обедали тоже рано, часов в двенадцать, потом ложились соснуть часика на два, а пробуждаясь, продолжали трудовой день. Женщины, управившись с домашними делами, садились за шитье или надомную работу: мотали нитки на шпули, перебирали шерсть для фабрики, вязали чулки и т. п. Работать постоянно на каком-либо предприятии замужней женщине (живущей при муже) не полагалось. Даже заводские работницы, выйдя замуж, обычно оставляли завод, иначе мужа ждало общественное осуждение, но выживать без второго заработка большинству семей было трудно, поэтому брали работу на дом, а летом ходили по часам на прополку или к какому-нибудь кондитеру, нанимающему баб на лето чистить ягоды для варенья.

Мужчины, работавшие вне дома, отсутствовали целый день и возвращались лишь к ужину. Ужинали часов в восемь; ложились зимой сейчас же после ужина, а летом около одиннадцати. Летними вечерами и стар и млад высыпали за ворота или сидели под окнами и щелкали подсолнухи. В малосостоятельных семьях родители спали на кровати, а для детей и прочих домочадцев обычно на полу расстилался войлок, на который все и укладывались вместе и укрывались общим одеялом.

Каждодневная еда в этой среде состояла из ржаного хлеба, чая, соленых огурцов, кислых щей, каши, солонины и ближе к середине века — картофеля. Гастрономической роскошью считались студень, молочная пшенная каша с маслом, кулебяки, которые бывали на столе только по праздникам.