Владимир Сядро - Наполеоновские войны

Можно с уверенностью сказать, что граф Растопчин личным примером доказал, что ничего не намерен оставлять захватчикам. Когда заполыхал его собственный дом на Лубянке, у дворецкого спросили: кто отдал распоряжение о поджоге? Тот указал пальцем на небо и ответил: «Вот кто, да граф Федор Васильевич Растопчин; он призывал кое-кого из нас и по тайности сказал: как войдут злодеи, понимаете, ребята? Начинайте с моего собственного дома на Лубянке. Мы и жгли…»

Многие русские осознавали, что приносят в жертву самое дорогое – древнюю Москву, свой дом и домашний очаг. Для них это был искупительный подвиг. Граф Растопчин лично поджег в Воронцово свой дом и на его воротах прибил бумагу: «Жгу, чтоб ни единый француз не переступил моего порога». А в церкви он оставил послание: «Я украшал эту деревню в течение восьми лет и прожил в ней счастливо со своей семьей. Жители этой местности числом 1700 человек покидают ее при вашем приближении, а я поджигаю свой дом, чтобы вы не осквернили его своим присутствием. Французы! Я оставил вам свои дома в Москве с обстановкой в два миллиона рублей; здесь же вы найдете только пепел!»

Правда, после ухода французов из Москвы, увидев собственными глазами, что осталось от сожженного города, генерал-губернатор в статье «Правда о московском пожаре» попытался отречься от своего участия в принятии рокового решения. Московские остряки тут же окрестили эту статью «Неправдою о московском пожаре». Уверенности москвичей в причастности губернатора к поджогам никакая публикация поколебать не смогла.

Между тем несомненно, что и М. И. Кутузов также был инициатором уничтожения всего ценного, что могло достаться неприятелю в Москве. Утром 2 сентября, оставляя город, он приказал сжечь склады с фуражом и боеприпасами, продовольственные магазины. Интересно, что независимо друг от друга Кутузов и Растопчин распорядились вывезти весь противопожарный инвентарь. Последний признавался, что лично приказал выехать из Москвы 2100 пожарным с 96 насосами. Кутузов же предписал московскому обер-полицмейстеру П. А. Ивашкину вывезти весь «огнеспасительный снаряд». Все это наталкивает на мысль, что между губернатором и фельдмаршалом все-таки велись какие-то переговоры и обсуждались действия на случай оставления войсками Москвы.

Некоторые современные историки, говоря о роли Кутузова в организации пожаров, приводят немало весьма оригинальных и замысловатых аргументов. Оказывается, что семья Голенищевых-Кутузовых была тесно связана с масонско-розенкрейцеровскими кругами. Масоном был и сам фельдмаршал. При посвящении в 7-ю степень шведского масонства он получил орденское имя Зеленеющий Лавр. По мнению некоторых рьяных сторонников этой версии, именно от своих тайных начальников он получил приказ оставить Москву без боя. Следующий и самый главный пункт этого приказа – провести магический ритуал, превратив в магический алтарь огня всю российскую столицу, принеся в жертву не только огромное количество имущества, но и ее православные святыни, и часть населения. Якобы для того, чтобы французы не смогли помешать этому магическому действу, и был вывезен из Москвы весь противопожарный инвентарь. Для максимального эффекта завоеватели во время проведения ритуала должны были находиться как можно ближе к жертвенному огню. С этой целью для них оставили в качестве дополнительной приманки ценности Монетного двора и оружие в Арсенале. И хотя сам по себе гигантский пожар, уничтоживший до 2/3 города, ощутимого ущерба французской армии не нанес, его карающая магическая сила уничтожила ее боевой дух. В качестве еще одного аргумента в пользу этой версии указывают на герб Голенищевых-Кутузовых, на котором изображен орел – один из символов огня в магии и мистике.

Что ж, «магическая версия», как и многие другие, имеет право на существование. Однако, некоторые ее сторонники идут дальше, утверждая, что Россия в Отечественной войне 1812 года одержала победу именно с помощью магии и мистики. Такие заявления не что иное, как очередная попытка конъюнктурщиков от науки принизить и патриотический дух русского народа, и полководческий гений фельдмаршала Кутузова. Здесь стоит вспомнить слова, сказанные им самим во время переговоров с французским посланником Лористоном:

«Я хорошо знаю, что это сделали русские, проникнутые любовью к родине и готовые ради нее на самопожертвования, они гибли в горящем городе».

Безусловно, и М. И. Кутузов, и граф Растопчин были незаурядными личностями, которые не боялись принимать тяжелейшие решения и брать на себя всю ответственность за их последствия. Каждый из них на своем месте делал свое дело. Кстати, именно московский губернатор одним из первых ратовал за назначение Кутузова главнокомандующим. Но затем произошло охлаждение в их отношениях. Дело в том, что перед Бородинским сражением Растопчин пообещал фельдмаршалу выслать к нему 30 тысяч ополченцев и еще около 80 тысяч вольной московской дружины, но слово свое не сдержал, чем очень его подвел. Вот почему Кутузов категорически не пожелал видеть губернатора на военном совете в Филях. Когда русская армия, отступая, подошла к Москве, то обнаружилось, что этих войск не существует. Узнав об этом, обиженный фельдмаршал даже разговаривать с Растопчиным не стал и настоял на его удалении от штаба. Тот, в свою очередь, возмутился тем, что его не пригласили на совет, да еще и приняли на нем решение, прямо противоположное тому, в чем он до этого убеждал москвичей. И губернатор перешел в оппозицию к Кутузову. Он даже писал письма царю, полные клеветы на действия фельдмаршала. Положение графа при армии стало просто нелепым. Дойдя до своего имения Воронцово, он сжег его и уехал во Владимир.

Еще не успели утихнуть пожары, как наряду с огненной стихией Москву охватила стихия воровская. Но если поджогами занимались русские, то разграбление города целиком на совести французов. Надо сказать, что Наполеон пытался упредить такое развитие событий. Уже через неделю после вторжения в Россию он подписал приказ по армии: арестовывать всех солдат, уличенных в грабежах и мародерстве, предавать их военно-полевому суду и в случае обвинительного приговора расстреливать немедленно. «Железный маршал» Даву неукоснительно исполнял этот приказ. Но даже частые казни не помешали разграблению городов. О других корпусах армии и говорить не приходится. Восхищавшая всех прежде дисциплина наполеоновских войск куда-то исчезла.

Характерно, что когда наполеоновская армия занимала столицы европейских государств – Берлин, Вену, Мадрид и Варшаву, случаев грабежей, мародерства и насилия над местными жителями не наблюдалось. Командование делало все возможное, чтобы сохранять в занятых городах спокойствие и порядок. Для этого оно весьма активно сотрудничало с местными властями. В России же такого сотрудничества не было, как и регулярного обеспечения войск всем необходимым.