Коллектив авторов - Смута в Московском государстве

За каретой ехали на конях московские знатные вельможи с братьями и с зятьями невесты. Затем следовали приведенные невестой из Польши верховые лошади, украшенные с большой пышностью, которых вели по двое верховых, затем карета невесты, в которой она приехала из Польши в Россию. В нее были запряжены восемь серых в яблоках лошадей с выкрашенными в красный цвет гривами и хвостами. За этой каретой ехала гофмейстерина, госпожа Казановская, в своем собственном возке, запряженном 6 красивыми рыжими конями. После нее везли всех женщин в 13 каретах. Затем следовала прибывшая из Польши конница в полном вооружении с трубами, литаврами и дудами, за ними русская конница со своими набатами больших размеров, чем другие барабаны или литавры, а за ними польские полковые фуры, повозки и весь обоз. У передних, а также у средних и у 3-х городских ворот стояли московские музыканты, которые своими трубами и барабанами производили много неблагозвучного шума.

Между Никитскими воротами и воротами у Львиного моста при въезде царской невесты поднялся такой же ужасный вихрь, как и при въезде Димитрия (о чем можно прочесть выше), что многими было истолковано как дурное предзнаменование.

В тот день многие московиты были опечалены тем, что у них появилось столько иноземных гостей, дивились закованным в латы конникам и спрашивали живших у них в стране немцев, есть ли в их стране такой обычай приезжать на свадьбу в полном вооружении и в латах. Они начали подозревать в этом опасность, особенно когда увидели, как из польских полковых фур вместе с другими вещами выносят по 5, по б и больше ружей.

Старый Шуйский и многие другие бояре уже давно распускали слух, что этот Димитрий не истинный Димитрий. А когда «господин наш» увидел еще и то, что Димитрий собирается породниться с поляками, что он жалует немцев и отдает им предпочтение и что поляки приехали так прекрасно вооруженные, у многих еще более усилились подозрения, посеянные Шуйским. Они стали жаловаться друг другу на свое положение, на то, как неудачна оказалась для них эта смена правителя, на то, что раньше они имели такого доброго государя и при нем такой прочный мир и т. д., а теперь, при этом правителе, все внушает опасения и кажется странным, и еще на то, что этот польский царь со своими поляками и немцами перебьет все московитские войска, и этого не миновать.

Когда эти горькие жалобы русских дошли до старого Шуйского (того самого, которого Димитрий прошлой осенью за его предательство клал на плаху, чтобы казнить, но на свою собственную погибель помиловал), он созвал тайно к себе на свой двор сотников и пятидесятников города, а также некоторых бояр и купцов и сказал им тут, что они ясно видят, как всей Москве угрожает великая опасность от царя и от иноземцев (уж слишком много впущено их), и то, чего он уже давно боялся, теперь стало явным, а ведь когда он хотел воспротивиться этому, то едва не лишился головы, а московиты молчали при этом и ника.ч ?,а него не вступились.

Теперь-то они, конечно, хорошо понимают, чего следует ожидать и что произойдет, а именно, что все русские должны будут исчезнуть и стать подданными Польши, ибо это не истинный Димитрий, а поляк, а то, что они приняли его в страну царем, произошло потому, что они хотели свергнуть Бориса, чего нельзя было добиться никакой другой хитростью, а они питали надежду, что этот юный герой будет держаться их Бога, их веры и их, самих московитов. Вышло, однако, все наоборот: иноземцев он жалует больше, чем своих русских, пренебрегает их богами, даже оскверняет их церкви, позволяет нечистым полякам входить в них со своими собаками, и в церковь Николы, и в церковь Пречистой. У священников он отнимает дома и отдает их латышам (они подразумевали под этим немцев, обычно же латышами именуют не немцев); он женится на поганой польке и, конечно, совершит вскоре какое-нибудь злодейство, если русские вовремя не предотвратят этого. Во имя православной веры он, Шуйский, готов еще раз отважиться на кое-что, если они преданно помогут ему и делом поддержат его. Пусть каждый сотник и пятидесятник тайно сообщит своим подначальным, что этот Димитрий не истинный наследный государь, а кроме того, что он и поляки злоумышляют против русских, а потому им следует быть начеку, и соседям следует посовещаться друг с другом, как вовремя предупредить это зло, ведь московское население доходит уже до 100 000, а у Димитрия и его поляков только 5 000 человек и к тому же они живут не в одном месте, а рассеяны по разным местам, так что если положение станет угрожающим, то нужно будет назначить день и рано утром захватить их во сне прежде, чем они смогут оказать сопротивление, и царя вместе с его поляками прикончить и уничтожить. Пусть все собравшиеся доверительно и втайне известят его, Шуйского, каково будет их решение, и если «господин наш» склонен к этому делу, то нужно не мешкая выполнить его.

Чернь, которая и без того легко склоняется к возмущению, сразу согласилась и объявила, что, для того чтобы очистить православный город Москву и Московский Кремль от неверных, они поддержат Шуйского и его приверженцев в день, когда им будет угодно совершить это дело. Был придуман и сообщен им условный знак, по которому, услышав утром набат, все должны были бежать из своего дома в Кремль с криком: «Поляки хотят убить нашего царя Димитрия», проникнуть к царю под видом того, что они хотят помочь ему и спасти его от поляков, и в возникшей суматохе самим схватить его, убить и прикончить, а после того, как это будет сделано, спешно покинуть Кремль и перебить поляков в их домах, на воротах которых будет стоять сделанная ночью помета русскими буквами, чтобы московиты действовали сообразно с этим. Местных немцев должно было пока щадить, ибо они всегда были верны государству.

Так пробил час Димитрия и поляков (и он, и они жили в полной беспечности), и хотя Димитрию многие сообщали об этом, он не обращал на это никакого внимания, полагая, что у него достаточно сил, чтобы справиться с русскими, и те ни на что не осмелятся. Не подумал он о том, как далеко от Кремля и друг от друга рассеяны в разных местах поляки. Потом-то, когда мятеж уже вспыхнул, он хорошо все понял, погибая столь плачевно, да ничего уже тогда изменить не мог.

8 мая состоялось бракосочетание царя Димитрия и польской панны Марины Юрьевны, и сразу после этого на нее был возложен венец царицы всея Руси. На этой свадьбе и коронации произошел немалый спор между царем и московитскими вельможами из-за одежды. Царь и польские вельможи хотели, чтобы невеста, когда ее поведут в церковь, была в польской одежде, к которой она привыкла с юности, тогда как в чужой она не умела держаться. Московиты требовали, чтобы при венчании она была, согласно обычаям страны, одета, так же как и царь, по-русски. После долгого спора царь сказал: «Хорошо, я не стану отменять обычай моей страны, уступлю моим боярам, чтобы они не имели повода жаловаться, будто я хочу ввести много изменений и новшеств. Дело идет об одном дно,— и попросил свою невесту, чтобы она надела русскую одежду, на что та, в конце концов, и согласилась. Тогда на невесту надели очень дорогие царские одежды, в которых ее отвели в церковь Св. Марии и обвенчали с Димитрием. На следующий день, 9 мая, Димитрий приказал принести своей царице новые польские платья с просьбой, чтобы она надела и носила их из уважения к нему, поскольку вчера был день русских вельмож rt он хотел угодить всей стране, а сегодняшний и последующие дни теперь будут принадлежать ему. Он будет царствовать и поступать, как ему будет угодно, а не так, как хотят его московиты. С того дня царица одевалась по-польски.