Андрей Гусаров - Гатчина. От прошлого к настоящему. История города и его жителей

В 1831 году Николай Павлович посещал Гатчину шесть раз. Один из таких приездов был связан со смертью великого князя Константина Павловича. Его тело везли из Витебска в Санкт-Петербург, четырнадцать дней оно находилось в церкви гатчинского госпиталя, и государь приезжал поклониться праху брата.

В начале 1840-х годов августейшая фамилия посещает Гатчину чаще, подолгу оставаясь в резиденции. В октябре 1841 года Николай I с семьей провел там неделю, повторив свой визит ровно через год. Тогда же 19 октября 1842 года во дворце поставили домашний спектакль с участием государя, цесаревича Александра, великой княжны Ольги, великого князя Александра и придворных. После спектакля состоялся костюмированный бал, где все присутствующие были одеты по моде времен Павла I. Осенью 1844 года семья монарха живет в Гатчине более двух месяцев, с 14 сентября по 21 ноября.

Это подтолкнуло императора к решению провести большую реконструкцию здания дворца, приспособив его для постоянной и комфортной жизни. Эту работу блестяще выполнил архитектор Р. Кузьмин.

1 августа 1851 года перед дворцом прошел военный смотр гвардейских частей, устроенный в честь открытия памятника императору Павлу I, в котором, кроме государя и наследника, приняли участие и двое сыновей последнего — великий князь Николай Александрович (умер в 1865 г.) и великий князь Александр Александрович (будущий император Александр III). Восьмилетний Николай был одет в мундир лейб-гвардии Павловского полка и возглавлял при прохождении колонн по плацу первый взвод, а шестилетний Александр стоял часовым у памятника прадеду в форме рядового павловца, в особой, с высоким прямым кивером, шапке и ружьем.

Журналист А.В. Эвальд еще ребенком бывал во дворце в составе группы воспитанников Сиротского института и писал в своих воспоминаниях о жизни государя в Гатчине: «Императорская семья проживала в Гатчине совершенно патриархальным образом. Государь Николай Павлович, по возможности, никого не стеснял и любил даже, когда жители относились к нему с тою доверчивостью и любовью, которые характеризуют отношения детей к своему отцу. Простота отношений простиралась до такой степени, что жителям не запрещалось смотреть в окна дворца, когда Императорская фамилия сидела за обеденным или чайным столом, или проводила вечер в разговорах и увеселениях. Арсенальный зал, в котором Императорская семья собиралась по вечерам, помещался в нижнем этаже и выходил окнами на обширный внутренний двор. Хотя у ворот стоял часовой, но только не для караула, так как доступ на этот двор был совершенно свободен для всех. Будучи мальчиком 10–12 лет, я очень часто ходил с товарищами на этот двор и, умостившись на широком приступке стены, смотрел, как царская семья проводит время в своем домашнем кругу. Государь не приказывал даже спускать шторы и зачастую подойдет к окну, посмотрит в темноту на освещенные из зала лица любопытных, улыбнется, поклонится и отойдет. <���…> Помню, что обедали всегда за длинным столом. Государь садился посредине, государыня напротив него. Направо и налево от них садились великие князья и княжны и приглашенные лица. Во время обеда всегда какой-то музыкант играл на рояле. Перемен блюд бывало немного, три или четыре, не больше. Иногда государю отдельно подавали горшочек с гречневой кашей, которую он очень любил». Зимой, как вспоминает Эвальд, в парке у дворца заливалась горка, куда приходили играть вместе с великими князьями и дети из города. Кто на дощечке, кто на санях, а некоторые и просто так катались по одному и группами. Другая очень популярная забава состояла в том, чтобы, взявшись за руки, сбежать вчетвером по скользкому льду вниз, при этом за первой группой бежали еще несколько. Если кто-то падал, особенно в первых рядах, то остальные валились уже в общую кучу смеющейся детворы. «Понятно, что некоторые из первого же ряда падают, на упавших навалится следующий ряд, а там и третий, и четвертый, так что нагромоздится целая куча мальчуганов, в которой постороннее лицо никак бы не разобрало, какие ноги и руки кому принадлежат. Хохота, крику и визгу при этом не оберешься!» — вспоминал Эвальд.

После завершения реконструкции Большого Гатчинского дворца семья Николая I все чаще и чаще приезжает сюда и живет здесь от пары дней до нескольких месяцев, но внезапная кончина императора 18 февраля 1855 года вновь оставила Гатчину без хозяина. Александр II формально был собственником дворца, но проявлял мало интереса к этой резиденции, приезжая сюда только на охоту или для участия в мероприятиях военных соединений, расквартированных в Гатчине и Красном Селе.

Но великие князья с удовольствием здесь бывают, о чем свидетельствуют их записи. «…Пошли в сервизную кладовую, — пишет Александр Александрович 25 октября 1870 года, — где тоже нашли много отличного фарфора и премиленькие дежене [11] Дежене — сервиз на две персоны, состоящий из чайника, сахарницы, сливочника, чашек с блюдцами и иногда подноса. Северские, Венские и Саксонские. Из Сервизной мы пошли в Кухонное каре, где мы тоже давно не были, и обошли весь бельэтаж и часть инженерного, в которых самые невозможные картины и даже неприличные…» Есть и записи о царской охоте: «В 9 ч., простившись с Мини и детьми, отправился на охоту в Гатчину с Папа, братьями и прочими приглашенными. Я целый год не был в милой Гатчине и рад был снова попасть туда в наши симпатичные комнатки». Стоит обратить внимание, с какой любовью пишет будущий император Александр III о Гатчине, употребляя слова «милая» и «симпатичные комнатки»; ведь пройдет всего год и он с семьей переселится в «милую» Гатчину из опасного, как ему казалось, Петербурга. Особые чувства цесаревича к этой загородной резиденции развивались, видимо, на протяжении десятилетий. С.Д. Шереметев вспоминал: «Бывало езжал Цесаревич (Александр Александрович. — Прим. авт.) на охоту в Гатчино. Он там ночевал и всегда останавливался в небольших комнатах, очень низких, в антресолях, где и ужинал с нами… Помню, как Цесаревич за этими ужинами похваливал комнаты антресолей и тут же говорил, что если бы ему пришлось выбирать, то он бы в Гатчине других комнат не выбрал для житья. После 1 марта он действительно в этих комнатах и поселился. Вообще он всегда очень любил Гатчину, отдавая ей преимущество перед Царским Селом. Не раз задолго до 1 марта слышал я от него, что, если бы зависело от него, он тотчас бы переехал бы в Гатчину и что жизнь в Петербурге для него тягостна».