Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

План Гото был ориентирован как раз на предотвращение конфликтов, поскольку и он, и Мицукава были связаны с деловыми, а не с военными кругами. Их беспокоило усиление агрессивной коммунистической пропаганды, причем не столько в самой Маньчжурии, где «старый маршал» искоренял ее с помощью беспощадных репрессий, сколько в соседних провинциях. Гото был за сотрудничество с «большевистской Россией», но против «большевизации Китая», как прямо сказано в меморандуме. Эти же идеи он изложил в записках для премьера Танака, одну из которых передал ему 15 июня 1927 г.. [132]События показали, что Танака в полной мере воспринял идеи Гото, хотя – как военный – был больше склонен оправдывать расширение японского военного присутствия в регионе и даже применение силы. Но нет никаких сомнений в том, что идеи и планы, изложенные Гото в Москве, получили предварительное одобрение премьера.

Когда в Москве Гото вернулся к этой теме, Чичерин сразу же поставил вопрос перед политбюро. 29 декабря «Инстанция» постановила: «Поручить т. Чичерину при свидании с Гото заявить приблизительно следующее: 1) Мы согласны, что китайская проблема действительно представляет предмет общих интересов, который подлежит разрешению путем взаимного понимания, причем понятно, что китайская сторона не должна терпеть ущерба, как правильно говорит об этом меморандум барона <���правильно: виконта, но для политбюро это, видимо, было не так важно. – В.М.> Гото. 2) Мы считаем, что престиж СССР в Китае, в китайском народе, достаточно велик, чтобы его поддержание могло требовать каких-либо экстраординарных мер. Что касается китайских коммунистов, то коммунистическая пропаганда, по нашему мнению, не представляет собой чего-либо особенного, из ряда вон выходящего, т.к. она существует везде во всех странах, в том числе и в Японии. Мы не понимаем той тревоги и беспокойства, которые проявляют некоторые японцы. Коммунистическая пропаганда является неизбежным спутником национального движения, и, коль скоро допущено национальное движение в Китае, обязательно будет иметь место и коммунистическая пропаганда. Наше отношение к китайским делам с точки зрения коммунистической пропаганды состоит в том, что мы придерживаемся абсолютного нейтралитета. Мы ни в коем случае не допустим, чтобы кто-либо из служащих наших учреждений в Китае когда-либо имел то или иное отношение к коммунистической пропаганде. Никто из наших служащих, уличенных или заподозренных в коммунистической пропаганде, не может быть оставлен в учреждении ни одной секунды. Пусть скажет Гото, что нужно еще предпринять, чтобы избавить японцев от преувеличенной, а иногда прямо смешной тревоги по поводу <���коммунистической. – В.М.> пропаганды в Китае». [133]Можно не сомневаться, что Чичерин передал все в точности. Не вызывает сомнений и то, что Гото ему не поверил, но не подал виду.

Тогда Гото решил прямо обсудить эту проблему со Сталиным, поскольку верил в силу личных контактов между «сильными мира сего». Сталин в те годы практически не встречался с иностранными некоммунистическими деятелями, но сделал приметное исключение для Кухара, с которым беседовал тет-а-тет, в присутствии только переводчика, а затем и для Гото.

Первая беседа Гото со Сталиным 8 января началась с прямого и, надо полагать, вполне откровенного обмена мнениями. Гото начал с того, что Китай сейчас находится в хаосе и оставлять его в этом положении крайне опасно. Сталин ответил, что решение китайской проблемы затруднено по трем причинам. Во-первых, это отсутствие в Китае единой центральной власти; во-вторых, вмешательство иностранных держав в китайские дела без должного знания и понимания внутриполитической обстановки и местных особенностей; в-третьих, возможность усиления в Китае – в условиях постоянного давления извне – ксенофобских и изоляционистских настроений. Согласившись с собеседником, Гото вернулся к своей излюбленной мысли, что поддержание мира на Востоке зависит от сотрудничества СССР и Японии, а в перспективе – и Китая. «Значит, Вы хотите, – переспросил Сталин, – чтобы Россия ничего не предпринимала в Китае, не посоветовавшись с Японией? Таково желание Японии?» Гото поспешил заверить, что это не так, но именно слаженность действий двух стран является залогом успешного поддержания мира и стабильности.

Согласившись в принципе с идеей японо-советских консультаций по китайским проблемам, Сталин спросил, что Гото считает нужным для их успеха. Гото начал с того, что японская дипломатия до сих пор в значительной степени ориентируется на США и Великобританию, но понимание необходимости проведения независимой внешней политики усиливается. Партнерство с Россией и Китаем стало бы проявлением ее независимости. Однако он снова выразил опасения относительно возможной «большевизации» Китая в результате деятельности Коминтерна, сделав вежливую оговорку, что понимает различие между этой организацией и советским правительством и что сам он Коминтерна не боится, но многие в Японии боятся.

Сталин начал с того, что в Китае идет интенсивная борьба угнетенных классов против угнетателей, которая и является главной причиной нестабильности. В таких условиях распространение идей коммунизма естественно и неизбежно. Коминтерн существует девять лет, продолжал Сталин, а нестабильность в мире возникла куда раньше. Переходя к отношениям Коминтерна с советским государством, Сталин не без иронии заметил: за границей одни считают, что правительство руководит Коминтерном, другие, что Коминтерн руководит правительством, но ни те, ни другие не правы. Коминтерн – международная политическая организация, охватывающая много стран, и т.д. Словом, повторение всего того, что десятью днями раньше политбюро постановило отвечать японскому гостю.

Гото напомнил, что пришел для обмена мнениями по конкретным вопросам, а не для общих политических оценок. В качестве основных недостатков политики России в отношении Китая он указал на недостаточное знание и понимание ситуации, а также на склонность к поспешным действиям. «Корни древней цивилизации в Китае очень глубоки, и новому общественному движению там трудно добиться успеха». Впрочем, признал Гото, и у японской политики в отношении Китая много недостатков. Сталин согласился и с первым, и со вторым, заметив, что главным недостатком японской политики является непонимание характера «нового общественного движения» в Китае. Новый национализм Китая, вызванный к жизни экспансией иностранных держав, аналогичен тому, который появился в Японии «семьдесят лет назад» (т.е. перед «реставрацией Мэйдзи») и укоренен в ее современной цивилизации.

Затем вопросы стал задавать Сталин. Собеседники поговорили о Чжан Цзолине (Гото заметил, что его режим непрочен и долго не продержится) и о бесперспективности ориентирования японской политики в Китае на США (Гото согласился), после чего Сталин поинтересовался идеями Гото относительно экономического сотрудничества. Гото ответил, что в этот раз собирался говорить только о китайских делах и попросил о второй встрече, которая состоялась 14 января. На сей раз почти весь разговор был посвящен рыболовной конвенции, но Сталин вновь заговорил о маньчжурском диктаторе, охарактеризовав его как реакционного и ограниченного националиста, не знающего окружающего мира и не понимающего происходящих в нем глобальных процессов.