Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

14 апреля на очередном заседании конференции Арита предложил вообще прервать переговоры до тех пор, пока в Токио не будет достигнуто единство мнений, однако перспективу отзыва мятежных послов он назвал невозможной по внутриполитическим причинам, недвусмысленно намекнув на противодействие армии. Итагаки, разумеется, был против паузы в переговорах. Неделю спустя Арита предложил министрам в качестве последнего шанса новую идею: премьер Хиранума должен прямо обратиться к Гитлеру и Муссолини и откровенно изложить им позицию Японии, что скорее даст конкретный результат, чем переговоры через послов, тем более таких своевольных. Министры согласились, но когда 23 апреля Арита представил им свой проект послания, Хиранума не проявил к нему интереса, а Итагаки снова решительно выступил против. Идея была отвергнута, и министр умыл руки.

Арита сознательно саботировал оформление договора трех держав в виде военно-политического союза с конкретными взаимными обязательствами, в чем премьер Хиранума нисколько ему не препятствовал. Не вполне понятно, на что он рассчитывал, оттягивая принятие решения. Во всяком случае, он не предвидел главного, на первый взгляд, самого неожиданного, но вместе с тем совершенно логичного поворота событий – советско-германского сближения. Но были более прозорливые люди, которые углядели такую перспективу по первым робким, казалось бы, незначительным признакам.

Пришла пора беспокоиться и «лондонским лавочникам», потому что на горизонте замаячила перспектива объединения их заклятых врагов: гидры коммунизма и монстров нацизма, контролировавших в общей сложности большую часть макиндеровского heartland'a. Однако в это не хотели верить.

Официальные дипломатические приемы – не самое подходящее место для серьезных разговоров, которые могут круто изменить ход если не истории в целом, то отношений между странами. Однако подчеркнутое внимание Гитлера к советскому полпреду Алексею Мерекалову во время церемониального обхода дипкорпуса на новогоднем приеме в новой рейхсканцелярии 12 января 1939 г. вызвало почти что панику среди английских и французских дипломатов. Разговор фюрера с полпредом сразу же стал предметом спекуляций во многих столицах. Однако опубликованные впервые в 1990 г. записи официального дневника Мерекалова, немедленно сообщенные телеграммой в Москву, свидетельствуют, что содержание их краткой беседы было совершенно ординарным и не выходило за рамки протокола. «Гитлер подошел ко мне, поздоровался, спросил о житье в Берлине, о семье, о моей поездке в Москву, подчеркнув, что ему известно о моем визите к Шуленбургу <���германский посол в СССР. – В.М.> в Москве, пожелал успеха и распрощался. За ним подходили по очереди: Риббентроп, Ламерс <���шеф Имперской канцелярии Ганс Ламмерс. – В.М.>, ген. Кейтель, Майснер <���шеф Канцелярии рейхспрезидента Отто Мейснер – В.М>. Каждый из них поддержал 3-5 минутный разговор в знак внимания. Внешне Гитлер держался очень любезно, не проявляя какой-либо непризяни или сухости и, несмотря на мое плохое знание немецкого языка, поддерживал разговор со мной без переводчика». [219]Поэтому представляются совершенно безосновательными предположения, что полпред не понял что-то из сказанного Гитлером (надо было бы – перевели бы немедленно!) или, напротив, услышав нечто важное, «побоялся» сообщить об этом в Москву. Из позднейших личных записей Мерекалова известно, например, что фюрер также посоветовал ему посетить берлинские музеи – поистине информация стратегической важности.

Важно было не содержание разговора, но сам факт внимания Гитлера к представителю СССР, отношение к которому германских официальных лиц ранее было подчеркнуто пренебрежительным. И этот знак не прошел мимо внимательных наблюдателей, как и отсутствие традиционных антисоветских выпадов в программной речи фюрера 30 января. Интересно, что сам Гитлер 22 августа – накануне заключения советско-германского пакта о ненападении – говорил своим генералам, что прилагал усилия к соглашению с Москвой, начиная именно с этого банкета. [220]Насколько далеко идущими были его замыслы во время подчеркнуто любезного разговора с Мерекаловым на новогоднем приеме, сказать трудно. Однако весь этот небольшой спектакль был заранее подготовлен, о чем свидетельствует краткая заметка из архива адъютанта Гитлера с основными данными о полпреде: фюрер строил светский разговор с ним точно по этим записям. [221]

Другой банкет, на котором произошли не менее знаменательные в свете нашей темы события, состоялся вечером 19 апреля того же 1939 г. в лучшем отеле Берлина «Адлон». Столица с большим размахом праздновала пятидесятилетие «обожаемого фюрера», находившегося в расцвете сил и зените славы: здравицы, парады, банкеты, растроганные ветераны нацистского движения и обилие иностранных гостей, включая японцев. [222]Сохранилась фотография, на которой Гитлер и Сиратори пожимают друг другу руки (впервые?), а между ними видна невысокая, коренастая фигура улыбающегося Осима.

В ночь с 19 на 20 апреля, как только закончился прием, Риббентроп уединился для разговора с японскими послами. Посетовав на то, что согласие Токио на предложения Берлина и Рима о заключении военно-политического союза до сих пор не получено, он многозначительно заметил, что в таком случае у Гитлера есть единственный выбор – экстренно нормализовать отношения с Советским Союзом. Риббентроп пояснил, что Великобритания и Франция пытаются создать общий фронт против Германии и Италии с участием СССР и что Германии ничего не останется, как сорвать этот план, сделав вчерашнего врага союзником. Затем министр поделился с собеседниками своей заветной идеей континентального блока «от Гибралтара до Иокогамы» (его собственное выражение), что, разумеется, было невозможно без советского участия.

Сиратори вернулся со встречи взволнованным. В ответ на легкомысленную реплику Осима: «Пойдем-ка выпьем», – он задумчиво проговорил: «Выпивать сейчас не время». Несмотря на то, что был уже четвертый час утра (встреча министра с послами продолжалась с двух до трех пополуночи), дипломаты и военные собрались в номере у Сиратори, чтобы обсудить последние новости. Сиратори сказал: «Предупреждение Риббентропа о германо-советском сближении полностью соответствует моим давним предположениям. Это несомненная правда, надо немедленно сообщить домой». Осима отмахнулся от сказанного, посчитав это очередным германским блефом, не стоящим внимания, на что Сиратори заметил: «Ты – сын военного министра, тебе этого не понять. А я – сын крестьянина из Тиба». В итоге военный атташе в Риме Арисуэ и его коллега в Берлине Кавабэ по настоянию Сиратори все же подготовили доклад, отразивший разноречивые мнения послов, который, по утверждении обоими, был отправлен в Токио. [223]