Шломо Занд - Кто и как изобрел Страну Израиля

К моменту возникновения угандийского плана харизматичный лорд Артур Джеймс Бальфур стал новым премьер-министром. Он поддержал «полусионистский» план Чемберлена, кроме всего прочего, потому, что он хорошо вписывался в намерения Бальфура провести драконовский закон против иностранной эмиграции. Бальфур, рассматриваемый сионистской летописью как величайший благодетель «еврейского народа» в истории Нового времени, начал свои взаимоотношения с этим «народом», по его собственному выражению — «расой», с политических ходов, имевших целью помешать преследуемым сыновьям и дочерям «народа» найти — не дай бог — убежище на его родине, в Британии. В 1905 году, в ходе парламентских дебатов, лорд Бальфур заявлял, что еврейские эмигранты вступают в брак исключительно между собой и совершенно не готовы (и едва ли будут готовы) по-настоящему вписаться в британскую нацию. Стало быть, Британия имеет бесспорные моральные основания пресечь их въезд на ее территорию. Чтобы доказать всему миру, что решения, направленные против чужаков, не являются в своей основе антигуманными, он особо выделил в своей речи угандийский план — эмигрантам предложены обширные и плодородные земли в колониях, так что им абсолютно не на что жаловаться [401].

Разумеется, такая политическая позиция не непременно превращает Бальфура первых годов XX века в лютого юдофоба; совершенно аналогично, европейские лидеры начала XXI века, пытающиеся жесткими мерами остановить ищущих работы эмигрантов на пути в свои страны, не становятся автоматически истерическими исламофобами. Антисемитизм — это обобщающий термин, сводящий воедино пестрые [402]проявления широкого спектра мнений, отражающих неприятие евреев или враждебность к ним. Бальфур никогда особенно не ненавидел евреев, хотя существуют свидетельства, указывающие, что он им отнюдь не симпатизировал. Прежде всего он не хотел, чтобы в самой Британии их стало слишком много. Это — изоляционистское — мировоззрение премьер-министра было чрезвычайно последовательным — судя по всему, оно определяло его действия и в 1917 году.

Политическая линия Бальфура в 1905 году явилась поворотным пунктом в том, что касается отношения Британии, а быть может, и всей Западной Европы к «чужакам». Поучительная диалектика: как раз в то время, когда Британия беспрерывно совершала вооруженные вторжения во всевозможные уголки земного шара, не будучи туда никоим образом приглашенной, она сочла уместным изменить свою традиционную, освященную историей политику: из либеральной страны, предоставляющей убежище беженцам, она превратилась в почти герметически закрытую для «чужаков» территорию — даже если эти «чужаки» были преследуемы и гонимы. В империалистическую эпоху люди должны перемещаться лишь в одном направлении — из метрополии к окраинам.

Не будет особым преувеличением утверждать, что законодательное творчество Бальфура «о чужаках» от 1905 года вместе с аналогичным американским законом от 1924 года (знаменитый Johnson-Reed Act) [403], еще более устрожившим правила эмиграции в США, способствовали созданию государства Израиль никак не меньше, чем декларация Бальфура, а может быть, и гораздо больше. Два этих антииммиграционных закона создали исторические условия, существенно способствовавшие «переадресации» евреев на Ближний Восток. Несомненно, дополнительным базисным условием стало известное письмо, посланное Бальфуром лорду Ротшильду, декларировавшее готовность Соединенного Королевства «одобрительно отнестись» к созданию национального дома для «еврейского народа» в Палестине.

Что побудило Британию занять эту позицию, обеспечившую сионистской идее дипломатический, политический, а по мнению самих сионистов, и моральный базис для национальной колонизации «родины»? Прежде всего подчеркнем: Бальфур не превратился к 1917 году в одного из «праведников народов мира» [404]. В январе этого самого года Британская еврейская ассамблея попросила его вступиться за российских евреев, влачивших жалкое существование в доживавшей последние дни царской империи. Он не захотел напрямую обратиться к своему военному союзнику, российскому правительству. В частной беседе он защищал свою позицию следующим образом:

«Следует помнить, что преследователи [евреев] имеют серьезные основания для своих действий. Они боятся евреев, являющихся чрезвычайно хитрыми людьми… куда ни сунься в Восточной Европе, выясняется, что еврей тем или иным образом преуспевает, и к этому следует добавить, что он принадлежит к особой расе и исповедует религию, являющуюся объектом ненависти для всех, кто его окружает, и к тому же число евреев… измеряется миллионами, так что можно понять желание их прижать…» [405]

Впрочем, Бальфур был воспитан чрезвычайно религиозной матерью-шотландкой и унаследовал от нее любовь к ветхозаветным историям и их главному герою — древнееврейскому народу. Он искренне верил, что христианство многим обязано этому народу, и постоянно критиковал традиционное отношение церкви к евреям. Вероятно, он воспринял от матери и концепцию иудейской «реставрации» как обязательной прелюдии к окончательному христианскому избавлению. В отличие от прагматичного исполнителя Чемберлена, Бальфур был начитанным человеком, обладавшим довольно широкими историческими познаниями. Он и сам грешил писательством. Не будучи Палмерстоном или Шефтсбери, он имел с ними немало существенных общих черт; несомненно, его можно считать их естественным наследником.

Несомненно, Бальфур разделял с Дизраэли и большинством британских лордов их расистское мировоззрение. Однако и в этом плане надо отдать ему должное: он был далек от жесткой концепции «чистоты расы». Тем не менее он полагал, как очень многие в то время, что людям разных рас присущи различные характеры и поведенческие качества, так что всякое смешение между расами является нежелательным (и даже в теории может быть лишь весьма ограниченным). Еврейская раса, по его мнению, — вечная и устойчивая историческая реальность, она вышла после долгой борьбы из определенной страны, и вполне логично, что в недалеком будущем она туда вернется. На базе такой идеологии Бальфур вполне мог стать последовательным сторонником сионистской идеи — и действительно, на определенном этапе стал им. Продолжая чуждаться реальных евреев, на его вкус, несколько «неотесанных», он до самой смерти сохранял высокое мнение о сионистах. По его мнению, они продолжали традицию изолированной древней расы, упрямо отказывающейся жить общей жизнью со своими соседями. Он не сомневался в том, что, если эта раса вернется на древнюю родину, находящуюся достаточно далеко от Лондона, она проявит там свои истинные способности.