Анатолий Уткин - Первая Мировая война

Возобладал ли патриотизм над узкопартийной борьбой? Наблюдая за русской политической сценой, англичанин Д.-М. Уоллес не переставал удивляться различию в политической культуре России и Запада. К примеру, он обратился к одному из лидеров партии кадетов (наиболее прозападной) со следующим: "Вместо того чтобы сохранять атмосферу систематической и бескомпромиссной враждебности к министерству, партия могла бы сотрудничать с правительством и посредством этого постепенно создать нечто подобное английской парламентской системе, которой вы так восхищаетесь. Этого результата можно было бы достичь в течение восьми — десяти лет". Слыша эти слова мой друг внезапно прервал меня и воскликнул. "Восемь или десять лет? Мы не можем ждать так долго!" — "Хорошо, — ответил я, — вы, должно быть, знаете ваши обстоятельства лучше, но в Англии мы должны были ждать в течение нескольких столетий" {257} 257 Wallace D. Russia. London, 1912, p. 728. .

Нельзя, видимо, назвать удачным и осуществленное с началом войны разделение страны на две зоны: военную, подчиняющуюся ставке, и тыловую, оставшуюся под контролем императорского правительства. Трудно себе представить, но это факт: для перемещения из одной зоны в другую специалистам требовалось особое разрешение, что в конечном счете создало водораздел между двумя зонами. Любое число шпионов не могло бы принести больше вреда, чем разделение ресурсов в решающее время, отсутствие концентрации усилий, отсутствие общей картины военного снабжения армии и прифронтовой полосы. Потребовалось немного времени, чтобы противоречия перешли на персональный уровень. Довольно скоро главнокомандующий великий князь Николай Николаевич уже не мог терпеть военного министра Сухомлинова (и наоборот).

Русские военачальники основывали свои расчеты на опыте скоротечной русско-японской войны. Они не создали крупных военных запасов. Во время балканского кризиса посол Бьюкенен спросил у видного члена государственной Думы, "готова ли Россия к европейской войне". "Нет, — был ответ. — Но она никогда не будет готова".

Он был прав. Российская промышленность была еще в слишком отсталом состоянии; у нее не было достаточного количества фабрик и заводов, а на тех, которые существовали, не хватало необходимых машин и нужного числа квалифицированных рабочих.

Повторяем: все было очевидным образом рассчитано на короткую по времени войну. Военные запасы к первым кампаниям у России были не меньше, чем у Запада, но у России не было такой отлаженной системы сбора информации, не было системы гибкого реагирования в экономической сфере, того, что ныне назвали бы менеджеристским аппаратом, механизмов быстрого переключения на новые исторические нужды.

На Западе, решая проблему снабжения войск, французский посол в Лондоне Поль Камбон уже 5 августа 1914 г. предложил создать англо-французский орган для снабжения французской армии. Последовавшие двухнедельные дискуссии привели к созданию Россией и Западом Международной комиссии по снабжению (МКС). Российское руководство проявило преступную нерасторопность. В деле закупок вооружения была продемонстрирована типичная российская беспечность, и, если выразиться щадяще, слабость организации. Русские представители в Международной комиссии по снабжению не знали нужд отдельных российских ведомств, у них отсутствовал единый план снабжения войск, им не было дано четкого наказа правительства. Бестолковость, беспечность, ставка на знаменитое русское "авось" вызвала непонимание англичан, французов и американцев, незнакомых с русским менталитетом. В западных столицах воспринимали поведение русских представителей как отражение, с одной стороны, достаточно благополучного состояния дел с боеприпасами, с другой стороны, как желание сохранить независимость.

Еще в пылу поражения на Марне маршал Жоффр спросил у русских представителей, достаточны ли русские запасы снаряжения, и в ответ получил сугубо успокоительное заверение в его достаточности. Но через три месяца грянул гром. 18 декабря начальник штаба русской армии заявил британскому послу и французскому посланнику, что у России вполне достаточный запас людей, способных возместить колоссальную убыль на фронте, но русской армии не хватает стрелкового оружия, истощились запасы артиллерийских снарядов. С легкостью переходя от беспечности к панике, русский генштаб признал, что перспективы не обнадеживают. Несмотря на предпринимаемые меры внутри страны и заказы за рубежом, в ближайшие месяцы положение со снабжением русской армии не улучшится. По свидетельству посла Дж. Бьюкенена, "это был удар грома среди ясного неба" {258} 258 Buchanan G. My Mission to Russia and Other Diplomatic Memories. Boston, 1923 Vol. I, p. 218. . Такой оборот событий оставил неизгладимый шрам на межсоюзнических отношениях. Запад в конечном счете так и не смог простить русским чиновникам той "потемкинской деревни", которая была преступно возведена в деле производства вооружений.

Однажды генерал Нокс заметил, что русские страдают от "самоубийственного желания представить существующее положение в фальшиво благоприятном свете" {259} 259 Knox A. With the Russian Army 1914-1917. Vol. I, London, 1921, p. 219. . В внезапном приливе откровения великий князь Николай Николаевич внезапно признался навестившему ставку послу Палеологу, что "артиллерийские снаряды выпущены все до одного". Палеолог был поражен в течение всех последних месяцев военный министр Сухомлинов множество раз доказывал, что нет оснований для серьезного беспокойства относительно положения с вооружениями в русской армии" {260} 260 Paleologue M. La Russie des Tsars pendant la Grande Guerre. Tom I, p. 231-232. .

Это прозвучало в воскресенье, 17 декабря 1914 г., как гром среди ясного неба. Послу сообщили, что русская артиллерия не имеет больше снарядов. А на следующий день обеспокоенный посол узнал, что в тылу русской армии сформирован почти миллион солдат, готовых выйти на передовую, но у них нет ружей. Преодолевая почти "детскую" преступную беспечность, западные дипломаты наконец-то получили первые реальные цифры.

Как оказалось, в начальные месяцы войны русская армия нуждалась в 45 тысячах снарядов в день, а заводы России давали лишь 13 тысяч. Экстренные меры приняты не были. Увеличение к февралю 1915 г. планировалось совершенно незначительное — до 20 тысяч снарядов в день — вдвое меньше нормы. Лишь помощь Запада позволяла надеяться, что к маю 1915 г. у армии будет до 40 тысяч снарядов ежедневного запаса — внушительный объем, но меньше, чем того требовала более компактная армия осени 1914 г. "Недостаток офицеров, снарядов, винтовок, даже обуви и униформ на протяжении уже первых недель Великой войны показал, как тяжело было России поддерживать современные военные усилия... Как только наступила первая зима, критическим вопросом стало: останутся ли граждане России твердыми в своей лояльности царю и стране? Ни одна из мыслей не была отныне излишне авантюристичной и героической теперь, когда террор битвы унес жизни миллиона молодых жизней России" {261} 261 Lincoln B.L. Passage Through Armageddon. The Russians in War and Revolution 1914-1918. N.-Y., 1986, p. 90. .