Вера Панова - Жизнь Мухаммеда

Неизменным был и человек. Он не имел истории. То, что одни племена и народы сменяли другие, возникали и приходили в упадок разные царства-государства, не было действительной историей, ничего при этом существенного не появлялось, ничего такие пертурбации в жизни людей не меняли. Конечно, изменения происходили, но они накапливались так медленно, что люди не замечали движения, и им казалось, что его нет совсем. С древнейших времен все было раз и навсегда изобретено - и земледелие, и скотоводство, и ремесла; казалось, что испокон веков люди пользовались теми же орудиями труда, такие же дома строили, таким же оружием воевали. Ничего нового изобрести и создать нельзя, можно лишь утерять какой-нибудь древний секрет ремесла, а потом его снова найти.

Жизнь в условиях застывшего, неподвижного времени нам даже трудно себе представить, настолько мы привыкли за несколько веков к идее прогресса, прониклись убеждением, что будущее обязательно решит все так называемые вечные вопросы и человек будет счастлив.

Люди, жившие в эпоху неподвижного времени, не возлагали на будущее никаких особых надежд, наоборот, в будущее они смотрели со страхом, так как по опыту своей жизни знали, что даже в ближайшем прошлом, в детстве, было лучше - ярче зеленела трава, мир как-то был интереснее и неожиданнее. Старики же определенно свидетельствовали, что в их прошлом было еще лучше и люди жили дольше, и молодежь была почтительнее, и справедливости было больше.

Новое и хорошее воспринимались как понятия взаимоисключающие. Хорошим могло быть только старое, и не просто старое, а древнее, полузабытое, легендарное. Поэтому все крупные реформаторы облекали новое в форму старого - даже спустя почти тысячу лет после описываемых событий протестанты выступали против католицизма под лозунгом возврата к первоначальной чистоте и простоте христианства, освобождения религии от тех искажений, которые привнесены в нее временем. Арабские ханифы поступали точно так же - они считали, что ищут ханифию, древнюю и почти забытую религию Ибрахима.

Науки и их методы были примитивны, а прогресс очевидным для всех образом отсутствовал - стало быть, и в будущем от наук ждать было нечего. Для людей, которые верили в существование Бога и по каким-то непонятным особенностям своей психики не могли смириться с идеей бессмысленности Вселенной и их собственной жизни, оставалась единственная возможность получить знание оттуда, свыше, из сверхчувственного мира, и, конечно, не с помощью разума и чувственного опыта, а используя методы, соответствующие этому сверхчувственному миру.

Задача не казалась неразрешимой и безнадежной именно из-за неподвижности времени и совершенного отсутствия всякого намека на прогресс. Раз все пребывает в неизменном виде, - значит, могут быть открыты и основные принципы бытия, справедливые для всех веков и народов, принципы, которые определяют единственно возможное и наилучшее поведение отдельного человека, наилучшее устройство общества, сулящее самое близкое приближение к возможному на земле счастью.

...Мы предприняли это пространное отступление, чтобы показать, что в обращении Мухаммеда к религии была своя логика. У него были все основания считать, что поставленная им задача имеет единственно правильное решение, а избранные им методы безукоризненны.

О психологии религиозного творчества в настоящее время известно неизмеримо меньше, чем о психологии художественного или научного творчества, о которой мы практически ничего не знаем. Поэтому восстановить шаг за шагом весь путь, пройденный Мухаммедом при создании религиозной системы, невозможно. Очевидно лишь, что связь между усложнением социальной жизни в Мекке и потребностью в новой, более совершенной религии им не осознавалась, хотя атмосферу неудовлетворенности, глухого духовного брожения и ожидания перемен он не мог не чувствовать.

Мухаммед, вероятно, уже с ранних лет обладал одной способностью, впрочем не столь уж редко встречающейся среди людей, - способностью видеть исключительно яркие и конкретные сны. Сны, расцвеченные всеми красками реального мира, наполненные ясными и хорошо запоминающимися, хотя и загадочными по смыслу, разговорами и неизвестными персонажами, прикосновение к которым оставляло ощущение их не вызывающей сомнений материальности. Такие сны-галлюцинации Мухаммед помнил так же хорошо, как реальные события своей жизни, и неоднократно обсуждал их со своими близкими, в первую очередь, конечно, с Хадиджей и Варакой. Вместе с ними он пытался разобраться в содержании своих сновидений, так как был глубоко убежден, что в сновидениях всегда открывается человеку нечто весьма ценное и интересное и надо лишь уметь правильно истолковать их, чтобы докопаться до истины.

Через несколько лет после женитьбы на Хадидже с Мухаммедом начались странные явления, внешне напоминающие припадки, - вдруг и без всякой видимой причины тело его начинала бить дрожь, как при ознобе, лицо бледнело и покрывалось крупными каплями пота;

случались иногда и судороги. При этом сознания Мухаммед не терял, но часто чувствовал невыносимую тоску. Он ложился, с головой закутавшись в плащ, и просил, чтобы на некоторое время его оставили в покое. Сопровождались ли подобные явления слуховыми, зрительными или осязательными галлюцинациями - неизвестно. Сам он не любил касаться этой темы и запретил своим близким приставать к нему с расспросами. Все предложения встревоженной Хадиджи обратиться к врачам или заклинателям он категорически отклонял очевидно, он не считал подобные состояния результатом болезни и отнюдь не был уверен, что причиной их является одержимость злыми духами. Чем-то они были ему дороги, во всяком случае, он не собирался для избавления от приступов прибегать к посторонней помощи.

Странные сновидения и не менее странные приступы были для Мухаммеда чем-то вроде окна в сверхчувственный мир - окна, прикрытого лишь тонкой завесой. Временами ему казалось: еще одно небольшое усилие - и завеса падет, между ним, Мухаммедом, и сверхчувственным миром установится прямое сообщение, и тогда откроются все тайны бытия. Нужно только еще больше очистить себя от всякой скверны - в том числе и от злобы, зависти, страха, тяги к богатству, еще сосредоточеннее и чистосердечнее молиться, еще глубже уверовать в Бога и полюбить его. Это были минуты подъема и веры в себя. Они проходили, и Мухаммеда охватывало чувство мучительного сомнения и отчаяния, когда цель. кажется абсолютно недостижимой и трудно избавиться от подозрения, что в сновидениях и во время приступов он вступает в контакт не с миром добра и света, а с ужасным миром демонов. От таких мыслей его охватывала глубокая тоска, избавиться от которой помогали все те же средства - молитва, созерцание, пост.