Мария Сергеенко - Жизнь древнего Рима

Имена лошадей, на которых Кресцент одержал свою первую победу, упомянуты в почетной надписи, поставленной ему после смерти (cil. vi. 10 050 = dess. 5285); названы также лошади Диокла. Какой-то возница (имя не сохранилось) составил список левых пристяжных, на которых он выезжал в цирке и на которых одержал победу, с упоминанием их масти и того, кто их объезжал (cil. vi. 10 056). Жеребец Аквилон и его сын Гирпин (оба, видимо, ходили в левой пристяжке и оба одержали больше 200 побед) удостоились почетной надписи (cil. vi. 10 069). Цирковые рысаки пользовались в Риме широкой известностью: их качества, их вид, все их особенности служили темой горячих обсуждений. Марциал рассчитывал, что его «изъеденные молью эпиграммы» возьмут в руки, устав от разговоров о Скорпе и Инцитате (xi. 1. 15–16). Он, Марциал, «известный племенам и народам», не был известнее жеребца Андремона (x. 9. 3–5); светский человек считал обязанностью знать родословную цирковых скакунов (mart. iii. 63. 12). Одна лошадь из Африки удостоилась даже эпитафии (cil. vi. 10 082):

Лошади, одержавшие сто побед, назывались «centenarii».

Беговые общества приобретали лошадей на конных заводах в Апулии и Калабрии; об этих заводах рассказывает Варрон и в своем «Сельском хозяйстве» (II. 7); схолиаст к Ювеналу (I. 155) пишет, что Тигеллин, обзаведясь пастбищами в тех областях, устроил там конный завод и объезжал лошадей для цирковых состязаний. Очень ценились «гирпинцы» — лошади из области гирпинов в Самнии (Mart. III. 53. 12; Iuv. 8. 63 и схолиаст к этому стиху). Сын жеребца Аквилона получил имя Гирпина или по месту рождения, или за свои превосходные качества. Колумелла говорит о выведении рысистых лошадей (VI. 27. 1–8), и экстерьер лошади, который он дает (VI. 29), — это экстерьер рысака. Плиний в восхвалении Италии, заканчивающем его «Естественную историю», среди всех благ, которыми Италия одарена, называет рогатый скот и лошадей: «лучше их нет в тройках» (XXXVII. 202). В большой чести были лошади из Испании и Африки.

Летом в 5 часов дня, зимой в 3 часа: Агрипповы термы и бани Тита находились на противоположных концах города.

Патрон мог потребовать, чтобы клиент сопровождал его в путешествии: Марциал оказался в Байях по желанию своего патрона и жаловался, что в этом очаровательном и роскошном месте он может только голодать на ту жалкую сумму, которая выдается ему как клиенту (i. 59).

Спортулой в собственном смысле называлась корзиночка, в которой участники жертвоприношения уносили домой куски жертвенного мяса. На публичных угощениях, которые устраивали в Риме для народа император, магистраты или частные лица обычно на Форуме (устраивались они и по другим городам Италии), участники пира или ели за столом (cena recta), или уносили в корзиночке выданную им порцию. Выдачу «натурой» все чаще стали заменять денежным подарком. То же изменение произошло и в оплате клиентских услуг; угощение заменено было деньгами, но эта денежная выдача сохранила название спортулы. При Домициане старинный обычай угощать клиентов на какое-то время возродился, но вскоре опять вывелся (Марциал говорит об отмене денежной спортулы только в iii книге, написанной между 84 и 88 гг.; в остальных книгах опять идет речь только о денежной спортуле), и, вероятно, к удовольствию клиентов, которые, получая на руки сумму жалкую, имели все-таки возможность хоть кое-как покрывать текущие расходы.

На раба в знак его освобождения надевали круглый войлочный колпак.

Кроме претора, официальными лицами, в присутствии которых можно было отпустить раба формальным, узаконенным способом, были консул, проконсул, легаты цезаря и префект Египта.

О смысле этой пощечины спорят до сих пор. Дюканж ставил ее в связь с ударом меча при посвящении в рыцари, но не подкрепил своего мнения никакими доказательствами. Высказаны были еще следующие предположения: а) пощечина первоначально имела значение оберега от злого завистливого глаза; б) она должна была напомнить рабу, чтобы он в своем новом положении свободного человека не заносился; в) чтобы запечатлеть в памяти освобождаемого момент освобождения, важнейший в его жизни; г) пощечина как бы символизировала все оскорбления, которым мог подвергнуться человек в своей рабской жизни; в будущем они ему уже не грозили (см.: G. Nisbet . The festuca and alapa of manumission. JRS, 1918. V. VIII).

Вместо палочки можно было коснуться раба соломинкой или стеблем травы. Когда-то это был символ земельной собственности, но затем и соломинка, и травинка стали, так же как и палочка, символом собственности вообще.

Освобождение по завещанию сопровождалось иногда разными оговорками: через такой-то срок после смерти завещателя; после смерти такого-то или таких-то лиц; раб обязан уплатить наследнику или другому лицу некоторую сумму денег; представить отчет по таким-то делам.

Исключение делается в случае преступления патрона против императора. Заговор Пизона был раскрыт, так как отпущенник Милих явился к Нерону с доносом на своего патрона.

При империи такие обязательства считались не имеющими силы.

Немедленно давалось разрешение тому, кто желал освободить своих родных. Это относилось к отпущенникам, родные которых находились еще в рабстве. Могло случиться так: члены одной семьи были рабами в одном доме; хозяин, умирая, освободил только одного человека из этой семьи, еще юношу, и оставил его своим наследником; отец и мать, братья и сестры оказывались рабами своего сына и брата. Такой случай представлял собой нечто совершенно ненормальное, и желание свободного юноши освободить родных было рассматриваемо, конечно, как вполне законное.

См.: A. M. Duff . Freedmen in the early Roman Empire. Oxford, 1928 C. 210–214.

Была еще одна группа отпущенников, занимавшая среди них самое последнее место, так называемые dediticii — «сдавшиеся» (lex aelia sentia, 4 г. н. э.). Рабы, осужденные за какое-либо преступление, закованные в наказание хозяевами или сосланные на мельницу, получая освобождение, становились dediticii, и положение их приравнивалось к положению народа, побежденного и сдавшегося на милость победителя. Они не были римскими гражданами, не могли делать завещания и получать наследство и им запрещалось жить в Риме: они могли селиться не ближе ста миль от города. Если они нарушали это постановление, их продавали в рабство, и они не могли больше надеяться на освобождение. Что касается имущества, оставшегося после их смерти, то если раб был освобожден «домашним способом», то патрон мог распорядиться им целиком по своему желанию; если он был освобожден с соблюдением всех формальностей, то патрон имел в его имуществе такую же долю, как в имуществе отпущенников — римских граждан. Число, таких отпущенников было всегда невелико.