Роман Ключник - Террористическая война в России 1878-1881 гг.

“ Не помня себя, бросился я с “Таймсом” в руке в столовую; я искал детей, домашних, чтоб сообщить им великую новость, и со слезами истинной радости на глазах подал им газету… Несколько лет свалилось у меня с плеч долой, я это чувствовал. Оставаться в доме было невозможно. Тогда в Ричмонде жил Энгельсон; я наскоро оделся и хотел идти к нему, но он предупредил меня и был уже в передней. Мы бросились друг другу на шею и не могли ничего сказать, кроме слов: “Ну, наконец-то он умер”. Энгельсон, по своему обыкновению, прыгал, перецеловал всех в доме, пел, плясал, и мы еще не успели прийти в себя, как вдруг карета остановилась у моего подъезда и кто-то неистово дернул колокольчик: трое поляков прискакали из Лондона в Твикнэм, не дожидаясь поезда железной дороги, меня поздравить. Я велел подать шампанского - никто не думал о том, что все это было часов в одиннадцать или ранее. Потом без всякой нужды мы поехали все в Лондон.

На улицах, на бирже, в трактирах только и речи было о смерти Николая, я не видел ни одного человека который бы не легче дышал, узнавши, что это бельмо снято с глаз человечества, и не радовался бы, что этот тяжелый тиран в ботфортах, наконец, зачислен по химии (?! - Р. К.) .

В воскресенье дом мой был полон с утра: французские, польские рефюжье, немцы, итальянцы, даже английские знакомые приходили, уходили с сияющими лицами… ”.

А. Герцен и над живым российским императором издевался вволю, например, возьмите любой портрет Николая I, посмотрите на него и сравните с описанием А. Герцена:

“Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая за счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, чем чувственности, но главное - глаза без теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза”.

Благодаря бурной фантазии и лютой ненависти Герцен выдумал какого-то жестокого тупого неандертальца. И теперь после убийства Николая I Герцен дал волю своим эмоциям. Это был ликующий восторг “новых людей” - так Герцен и ему подобные себя называли, это были последователи масонов-декабристов, “предбольшевики” или “первые большевики”.

Наблюдая за этой вакханалией “бесов” Ф. М. Достоевский в задумчивости рассуждал:

“Да, действительно есть и всегда были такие русские (имена многих из них известны), которые не только не отрицали европейской цивилизации, но, напротив, до того преклонялись перед нею, что уже теряли последнее русское чутье свое, теряли русскую личность свою, теряли язык свой, меняли родину и если не переходили в иностранные подданства, то, по крайней мере, оставались в Европе целыми поколениями. Но факт тот, что все этакие, в противоположность либеральным русским, в противоположность их атеизму и коммунарству, немедленно примыкали к правой, и крайней правой, и становились страшными и уже европейскими консерваторами…

Но позвольте: консерваторы в Европе и, напротив, совершенные отрицатели России. Они становились разрушителями России, врагами России! Итак, вот что значило перемолоться из русского в настоящего европейца, сделаться уже настоящим сыном цивилизации, - замечательный факт, полученный за двести лет опыта. Вывод тот, что русскому, ставшему действительным европейцем, нельзя не сделаться в то же время естественным врагом России. Того ли желали те, кто прорубал окно?”…

“ Мы мечтали о том, как начать новый союз по образцу декабристов ”, - писал о своей молодости А. Герцен (псевдоним - Искандер), и в его новой идеологии звучал воинственный нигилизм тотального уничтожения и ничего созидательного, - Герцен: “ разрушить все верования, разрушить все предрассудки, поднять руку на прежние идолы, без снисхождения и жалости ”.

А ведь Николай I непосредственно к А. Герцену за его революционно-подрывную деятельность относился весьма лояльно и гуманно, о чем А. Герцен сам признает в своём “Былое и думы”:

“ Государь, рассмотрев доклад Комиссии и взяв в особенное внимание молодые годы преступников, постановил нас под суд не отдавать, а объявил нам, что, по закону, следовало бы нас, как людей уличенных в оскорблении Его Величества пением возмутительных песен, лишить живота, а в силу других законов сослать на вечную каторжную работу, вместо чего Государь, в беспредельном милосердии своем, большую часть виновных прощает, оставляя их на месте жительства под надзором полиции, более же виноватых повелевает подвергнуть исправительным мерам, состоящим в отправлении их на бессрочное время в дальние губернии на гражданскую службу и под надзор местного начальства ”.

На долю Герцена выпала “ужасающая кара” - он был назначен чиновником в Пермь: служил в Вятке и затем во Владимире. Из Владимира Герцен вместе со своей невестой без разрешения переехал в Москву, и за это ему ничего не было. Затем по протекции своего отца он стал работать чиновником в Петербурге. И одновременно Герцен весьма свободно писал свои критические статейки в журналах “Современник”, “Москвитянин”, “Русская беседа”, “Отечественные записки”.

А вот господствующий в былом СССР и сегодня “альтернативный” взгляд автора современных учебников(с 2005 г.) для наших детей В. И. Коровина:

“А. И. Герцен пережил немало душевных кризисов и поистине драматических событий. Были долгие годы ссылки и полицейского надзора, эмиграции…”.

А ведь никто А. Герцена из России не выгонял.

“ Находившийся за границей в конце 40-х годов, он (Герцен) видел безысходность политической борьбы в России и, не желая “в колодках” служить Отечеству, принял горькое и исключительно мужественное по тем временам решение: не возвращаться на родину ”, - изгаляется группа ученых во главе с В. И. Коровиным, “просвещая” наших детей в 21 веке…

Да-а, много надо “мужества”, чтобы не вернуться на Родину, но ненависти к России нужно иметь огромное количество - это точно. Знаток человеческих душ Ф. М. Достоевский объяснял:

“ Герцен был совсем другое: то был продукт нашего барства, gentilhomme russe et citoyen du monde прежде всего, тип, явившийся только в России и который нигде, кроме России, не мог явиться. Герцен не эмигрировал, не полагал начало русской эмиграции; нет, он так уж и родился эмигрантом.

Они все, ему подобные, так прямо и рождались у нас эмигрантами, хотя большинство их не выезжало из России. В полтораста лет предыдущей жизни русского барства за весьма малыми исключениями истлели последние корни, расшатались последние связи его с русской почвой и с русской правдой. Герцену как будто сама история предназначила выразить собою в самом ярком типе этот разрыв с народом огромного большинства образованного нашего сословия. В этом смысле это тип исторический. Отделясь от народа, они естественно потеряли и Бога.