Джон Норвич - Срединное море. История Средиземноморья

В распоряжении Бурбонов находились приблизительно 7000 солдат гарнизона Палермо, но они оказались практически бесполезны. Коммуникации были плохими, дороги находились в ужасном состоянии, и войска не могли поспевать всюду сразу. В отчаянии Бурбоны приказали подвергнуть город бомбардировке — решение, о котором им вскоре пришлось пожалеть. [343] Именно в связи с этим инцидентом Фердинанд II получил прозвище Король-бомба. Разъяренная толпа ворвалась в королевский дворец, разграбила его — к счастью, Палатинская капелла не пострадала — и предала огню государственные бумаги и архивы. Гарнизон ретировался и вскоре ушел в Неаполь. В последующие дни был сформирован правительственный кабинет под председательством семидесятилетнего сицилийского патриота (и бывшего неаполитанского морского министра) Руджеро Сеттимо; тем временем восстание распространилось на все основные города — за исключением Мессины, которая воздержалась от этого из ревности к Палермо, — и сто с лишним селений, где удалось добиться поддержки крестьян обещанием раздачи земли. Восстание не встретило сколь-либо серьезного сопротивления.

К концу месяца остров был фактически освобожден от королевских войск, и 5 февраля Сеттимо объявил о том, что «дьявол войны исчез и отныне на Сицилии начинается счастливая эра»; он не упомянул о том, что цитадель Мессины до сих пор находится в руках неаполитанцев, но королю было ясно, что он приперт к стене. Почти непрерывные демонстрации в Неаполе (совсем как на Сицилии) заставили его предложить 29 января для обеих частей королевства либеральную конституцию, предполагавшую двухпалатный парламент и высокий избирательный ценз. «Игра окончена, — писал пришедший в ужас австрийский посол князь Шварценберг своему начальнику Меттерниху, — король и его министры совершенно потеряли голову». Меттерних просто черкнул на полях: «Какое мне дело, если министры потеряли то, чего у них и так не было».

Новости, которые пришли к нему к концу февраля, должны были произвести на него куда более тяжелое впечатление. В Париже 24 февраля был свергнут «король-гражданин Луи Филипп» и провозглашена республика. И начался обвал. Фердинанда, недолгое время пользовавшегося популярностью — после того как даровал конституцию, — теперь проклинали, как никогда; уже и либеральной конституции было недостаточно. Сицилийцы отклонили это предложение. «Сицилия, — холодно заметили они ему, — нуждается не в новых установлениях, а в возвращении ей прав, которыми она обладала в течение столетий». В Палермо его объявили низложенным, флаг Бурбонов заменили трехцветным революционным знаменем и странным символом в виде колеса без обода с тремя ногами-спицами. [344] Очень похожий знак использовался на острове Мэн. Там, однако, ноги были в доспехах и со шпорами.

Теперь Сицилия обрела настоящую независимость, впервые с XIV в. Трудность состояла в том, что ей не хватало эффективного административного аппарата. Вооруженные банды возникали по всему острову; похищение детей и рэкет [345] В английском тексте — protection rackets, т. е. не просто вымогательство, но в обмен на защиту от других рэкетиров («крышевание»). — Примеч. пер. стали обычным делом. Однако все это оказалось симптомами куда более тяжелой болезни. Замерла торговля, стала расти безработица, судебная система совершенно пришла в упадок. Для большинства сицилийцев 1848 г. более не был годом революции, это был год опустошения и анархии.

К концу августа Фердинанд отправил соединенные сухопутные и морские силы под командованием фельдмаршала Карло Филанджиери восстановить порядок на острове. Повстанцы оказывали сопротивление, и старинная вражда между неаполитанцами и сицилийцами привела к жестокостям с обеих сторон — когда в сицилийских водах появились английские и французские адмиралы, их шокировала кровожадность, и они уговаривали Фердинанда даровать шестимесячное перемирие. Можно полагать, что появился шанс преодолеть патовую ситуацию, однако все попытки мирного соглашения отвергались с порога. В результате 2 апреля 1849 г. Фланджери овладел Таорминой, 7 апреля — Катанией, а 15 мая его войска вступили в Палермо. Слабость, отсутствие единства и отказ сицилийцев от компромиссов послужили примером того, как не должна развиваться революция. Их соседи греки страдали от тех же недостатков, но им активно помогали западные державы. Сицилийцам — нет, и им пришлось расплачиваться за это.

Хотя революция в Венеции оказалась крайне неудачной, ею руководили с гораздо большими уверенностью и мастерством. Уже в июне 1844 г. молодые венецианские морские офицеры, братья Аттилио и Эмилио Бандьеры и их друг Доменико Моро, отплыли с Корфу к берегам Калабрии, где намеревались поднять небольшое восстание против неаполитанских Бурбонов. Их предприятие носило до смешного донкихотский характер: они не сделали никаких приготовлений, не приняли мер предосторожности и были почти сразу арестованы. Месяц спустя их казнили в долине Ровито близ Козенцы. [346] В Венеции их память увековечили тем, что переименовали бывшее Кампо Сан-Джованни в Брагоре в Кампо Бандьера э Моро в их честь. Весть об их смерти потрясла общественное мнение Италии. Если три венецианца, не говоря уже о нескольких их собратьях-мучениках из Перуджи, Римини и других городов, проявляли готовность умереть за Неаполь, то единство Италии должно было стать чем-то большим, чем пустой мечтой. Казалось немыслимым, что такие герои погибли напрасно. В Венеции все признавали, что настал момент, когда население города могло бы выразить свое мнение в один голос. И выразителем его стал Даниэле Манин.

Он родился в Венеции 13 мая 1804 г. Его отец, еврей по происхождению, в молодости обратился в христианство и принял имя своего крестного отца Пьетро Манина — брата последнего дожа Лодовико. Твердо намеренный быть юристом, как и его родитель, Даниэле опубликовал первый труд, юридический трактат о воле, когда ему было 12 лет. Докторскую степень в Падуанском университете Манину присвоили в возрасте 21 года. Он хорошо знал латинский, греческий, еврейский, французский, немецкий и родное венецианское наречие. Воспитанный своим отцом в духе республиканских и либеральных идей, он занимался политической деятельностью примерно 16 лет, когда в 1847 г., в условиях роста патриотических настроений в Италии, начал то, что называл lotta legale, или легальной борьбой, против австрийского деспотизма. На этом этапе он требовал не независимости Венеции, а только самоуправления в рамках Габсбургской империи. Только когда это требование было отвергнуто, чего, как Манин прекрасно знал, и следовало ожидать, он стал призывать сограждан к оружию.