Курт Зелигманн - История магии и оккультизма

Из колоссального собрания сочинений, приписывавшихся Гермесу Трисмегисту, до нас дошла лишь малая толика: четырнадцать коротких текстов на греческом языке и серии фрагментов, сохранившиеся как цитаты в трудах христианских писателей. Мистические и философские идеи, выражаемые в этих текстах, в целом близки к гностической традиции. Лушче всего сохранился так называемый «Поймандр» («Добрый Пастырь»), частями обнаруживающий разительное сходство с Евангелием от Иоанна, а частями — с платоновским «Тимеем». Можно различить здесь и элементы иудаизма в том виде, как они представлены у Филона. Кроме упомянутых текстов, Трисмегисту приписывается еще несколько магических трактатов. Главная их тема — астрология; алхимии же отведено второстепенное место и говорится о ней довольно смутно.

Алхимики верили, что в этих герметических сочинениях Гермес изложил великие тайны, окутав их метафорами и аллегориями, чтобы драгоценная мудрость не попала в руки профана. Пройти по этому мистическому лабиринту был способен только истинный мудрец. Чаще всего цитируемый герметический фрагмент, ставший девизом оккультных адептов, — надпись, согласно легенде, обнаруженная на изумрудной скрижали «в руках мумии Гермеса, в тайной могиле, где было погребено его тело». Предание гласит, что эта могила находилась в великой пирамиде в Гизе. Сам документ, получивший название «Изумрудная скрижаль», настолько тесно связан с алхимическими воззрениями, что мы не можем не привести его здесь полностью:

Истинно — без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно: то, что находится внизу, аналогично тому, что находится вверху. И то, что вверху, аналогично тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи. И подобно тому, как все вещи произошли от Единого через посредство (размышление) Единого, так все вещи родились от этой единой сущности через ее приспособление. Солнце ее отец. Луна ее мать. Ветер носил ее в своем чреве. Земля ее кормилица. Вещь эта — отец всякого совершенства во всей Вселенной. Сила ее остается цельной, когда она превращается в землю. Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого осторожно и с большим искусством. Эта вещь восходит от земли к небу и снова нисходит на землю, воспринимая силу как высших, так и низших областей мира. Таким образом, ты приобретешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдет всякая темнота. Эта вещь есть сила всяческой мысли, ибо она победит всякую самую утонченную вещь и проникнет собою каждую твердую вещь. Так сотворен мир. Отсюда возникнут удивительные присосбления, образ которых таков. Поэтому я назван Гермесом Трижды Величайшим — так как я обладаю (познанием) трех частей вселенской философии. Полно (завершено) то, что я сказал о действии Солнца.

В этих аллегориях алхимики распознавали различные стадии процесса изготовления золота, а двусмысленность многих афоризмов этого фрагмента открывала возможности для бесчисленных интерпретаций. Мы с вами, конечно, знаем, что не было никакого Гермеса Трисмегиста и никакой изумрудной скрижали из гробницы Гермеса. Однако невозможно пройти мимо любопытного совпадения. Древнее предание содержит в себе крупицу истины, ибо древнейший список текста «Изумрудной скрижали» содержится в вышеупомянутом Лейденском папирусе, найденном в гробнице безымянного мага в Фивах Египетских в 1828 году.

Один из афоризмов «Изумрудной скрижали» дает ключ к разгадке многих алхимических теорий: «Поэтому от тебя отойдет всякая темнота». Алхимики твердо знали, что золото, которое появится в их реторте, воссияет лучезарным светом. Это будет не простое, а живое золото, которое должно расти в алхимическом сосуде так же, как «золото растет в земле». Металл, попадающий в руки золотых дел мастера, представлялся алхимикам мертвым, подобным ветви, отсеченной от дерева; живым же деревом были для них подземные золотые жилы. Живое золото «порождает золото, как зерно порождает зерно». Осознавший эту истин герметист просияет, как живое золото, и «отойдет от него всякая темнота». Иными словами, трансмутация неблагородного металла в золото сопровождается другой трансмутацией — преображением человека, и семь ступеней, семь этапов алхимического процесса — символы семи ступеней лестницы, ведущей к спасению и блаженству.

Алхимик стремился к союзу души и разума с божественным началом. Все научные достижения не важны, если им не сопутствует облагораживание души. Истинное же мастерство адепта служило доказательством того, что он наконец присоединился к избранным. Символом последней стадии алхимического процесса был образ Христа, появляющийся внутри реторты. Алхимики считали, что самое совершенное вещество в нашем мире — это нетленное и не подверженное порче золото. Поскольку природа всегда стремится к совершенству, то самая заветная ее цель — рождение золота. Свинец, медь, железо и прочие металлы — не более чем ошибки природы. Бог вложил стремление к совершенству и в душу человека. Человек, подобно природе, должен бороться за утверждение божественного начала в себе самом. Самое прекрасное из всего, что существует «внизу», — полагал адепт, — может быть связано лишь с тем, что находится ниже всего «вверху». Самой совершенной вещью на земле было золото; наверху же единственным небесным телом, чьи лучи достигали неба ангелов, было солнце. Солнце оказывалось самой «низкой» из всех божественных вещей. Потому-то золото и было связано с солнцем, расположенным на полпути между божественным и земным, — с этим посредником между человеком и Богом.

Истинная алхимия бесконечно превосходила любое ремесло или науку, ибо для того, чтобы совершить трансмутацию, обычных умений было недостаточно; да и знание само по себе не являлось залогом достижения мастерства. Требовались нравственные достоинства. Человек получал доступ к чудесам природы, лишь после того, как достигал высшей степени совершенства. Алхимиком считался Иоанн Креститель, ибо, согласно византийской легенде, он превращал гальку на морском берегу в золото и драгоценные камни. Алхимики эпохи Средневековья и Возрождения не придавали особого значения научной стороне своей мудрости: по мере того, как они все дальше и дальше отходили от магии, исследовательский дух, свойственный их предшественникам, постепенно угасал в них. Многие теперь заявляли, что созерцать природу — гораздо важнее, чем читать ученые книги. Они говорили, что нужно вновь обрести сердечную простоту, утверждая, что сотворить золото под силу ребенку. Они полагали, что первичный ингредиент для алхимического «делания» — prima materia («первоматерия») — находится повсюду, нужно лишь уметь ее увидеть. Но невежды каждый день топчут ее ногами, и недостойные отвергают краеугольный камень алхимии, так как не могут оценить его значения. «Она явлена всем людям, — говорит Парацельс о первоматерии, — и у бедняков ее больше, нежели у богатых. Благую ее часть люди отвергают, а дурную часть сохраняют при себе. Она и видима, и невидима, дети играют с ней на дорогах…» Эти метафоры восходят к евангельской образности, и даже абсудрное, на первый взгляд, заявление о том, что первоматерия в одно и то же время видима и невидима, построено по аналогии со словами евангелиста: «…и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами… Ваши же блаженны очи, что видят» (Матфей, 13:15–16). Вообще, труды, приписываемые Гермесу, имеют много общего с евангелиями. Те и другие написаны во II веке, но независимо друг от друга: их авторы одновременно открыли схожие идеи и способы выражения. Это сходство произвело впечатление на ранних «отцов церкви», и они даже призывали Гермеса Трисмегиста (наряду со столь же апокрифическими Сивиллами) в свидетели истинности своих слов. Лактанций в III веке восклицал: «Не знаю, как ему это удалось, но Гермес открыл почти всю истину».