Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

при ближайшем рассмотрении оказывается, что, по мнению Даниила, источник всех этих несчастий один: отсутствие княжеской грозы, направленной против тех, кто сегодня обижает Даниила (« Зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа, Яко плотомъ твердым» [661];« Зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа» [662]); это главная милость, которую может оказать князь нашему нищему, ее тот, видимо, по своей вине лишился и теперь во что бы то ни стало хочет получить вновь (« помилуй мя, сыне великого царя Владимира, да не восплачуся рыдая, аки Адам рая; пусти тучю на землю художества моего» [663]).

Остро переживая состояние несчастья, Даниил формулирует собственные представления о счастье. В основу рассуждений на эту тему он, видимо, кладет общепринятые сценарии счастливой жизни. Их оказывается не так уж много, поначалу всего два: 1) служба у князя; 2) счастливая женитьба у богата тестя чти деля: а ту пеи и яжь [664]. Чуть позже (в первой половине XIII в., в так называемом Молении) к ним добавляются еще два: 3) уход в монастырь и, наконец, 4) служба у боярина. Однако все они за исключением первого для Даниила суть не счастье. Собственно, едва ли не все «Слово» сводится к своеобразному объяснению, почему это так.

По мнению Даниила, счастливая женитьба может легко превратиться в несчастье: стоит лишь заполучить в качестве приложения к богатому тестю злую или злообразную жену . В чем, собственно, состоит первое качество, определить довольно трудно. Гораздо проще, кажется, уяснить, почему дивее дива, иже кто жену поимает злобразну прибытка ради [665]. Тем не менее, злость жены тоже находит свое определение:

«…Ту лепше ми волъ буръ вести в дом свой, неже зла жена поняти. Волъ бо ни молвить, ни зла мыслить, А зла жена бьема бесеться, а кротима высится; Въ богатестве гордость приемлеть, а в убожестве иных осужаеть [666].Зла бо жена ни учениа слушаеть, ни церковника чтить, ни Бога ся боить, ни людей ся стыдить, но всех укоряет и всех осужаеть» [667].

Вывод: « Несть на земли лютей женской злобы» [668]- Ясное дело, что наделенная такими качествами злая жена гостиница неуповаема [669], кощунница бесовская, мирский мятежь, ослепление уму, началница всякой злобе; въ церкви — бесовская мытница: поборница греху [670], лютая печаль, истощение дому [671]и, наконец, засада от спасениа [672]последнее, возможно, самое важное.

Несомненно, все это заставляет Даниила с опаской относиться даже к супруге, внешний вид которой его вполне устраивает:

«…Аще который муж смотрить на красоту жены своеа и на ея ласковая словеса и льстива, а делъ ея не испытаеть, то дай Богъ ему трясцею болети, да будеть проклят» [673].

Жена же злообразная(образ которой постепенно вытесняет жену) усугубляет все эти качества своей внешностью:

«…Видех жену злообразну, приничюще к зерцалу и мажущися румянцемъ, и рех ей: «Не зри в зерцало, видевше бо нелепоту лица своего, зане болшую печаль приимеши» [674]

В поздней редакции (собственно, в «Молении») этот образ обретает новые черты:

«…Паки видев жену злообразну, кривозорку, подобна черту, ртасту, челюстасту, приничюще в зерцало и рекоху еи:…Не позоруи в зерцало, но зри в коросту; жене во злообразне не достоит в зерцало приницати да не в болшую печаль впадет, ввозревше на нелепотьство лица своего» [675]

Пожалуй, следует отметить, что все внешние характеристики злообразной жены здесь имеют характерологические признаки: кривозоркостьне просто косоглазость [676], как нас пытаются уверить лингвисты, но еще, видимо, и неискоренимая способность на все смотреть косо; челюстастостьне просто обладание большой челюстью, но и привычка периодически выдвигать эту самую челюсть вперед, ртастостьне просто большеротость [677], но и стремление достаточно часто этот рот открывать, ну, а о злоязычии уже и говорить не приходится…

Да, не борзо обрести добры жены [678]…

Не менее любопытны и отрицательные характеристики монашеской жизни еще один поздний вариант потенциально счастливой жизни ( или речеша княже: пострижися в чернцы [679]). И в этом случае то, что ассоциируется в данном произведении с нищетой, исключено: «иде же, братцы, и пирове, ту черьнци и черници и безаконии» [680]. Такое представление о безбедной жизни монахов прослеживается по многим древнерусским источникам XI–XIII вв. Так, можно вспомнить историю с возницей князя Изяслава, который должен был отвезти Феодосия Печерского на телеге (чтобы тот мог ночью поспать) в монастырь, но заставил игумена ехать верхом, объяснив это так: «…Черноризьче! Се во ты по вся дни порозднь еси, аз же трудьн сын. Се не могу на коне ехати» [681]. Вспоминаются и достаточно показательные вопрошания и канонические ответы по поводу того, как следует поступать монахам в случае, иже в пирех пити целующеся с женами бе — смотрения, да еще и начинаются игранья и бесовського пенья и блуднаго глумления [682]Вопросы не праздные, поскольку известно, что « в монастырех часто пиры творят, сзывают мужа вкупе и жены, и в тех пирех друг друга приспевает, кто лучеи створит пир, си ревность не о Бозе, но от лукавого бывает ревность си» [683]. С последней сентенцией вполне согласен Даниил? в этом состоит «… безаконие: ангельски имея на себе образ, а блядной нрав, святительски имея на себе сан, а обычаем похабен» [684] Именно в этом противоречии кроется несчастье для Даниила: «… луче ми есть тако скончать живот свои, нежели восприимши ангельски образ, Богу солгати: Богу нелзе солгати, ни вышним играти» [685]. Несомненно, нечистая совесть здесь несчастье.

Наиболее краток Даниил в определении того, почему служба у боярина для него тоже не счастье:

«…Лучше бы ми нога своя видети в лыченицы в дому твоем, нежеле в черлень сапозе в боярстем дворе; лучше бы ми в дерюзе служити тебе, нежеле в багрянице в борстем дворе [686]; лучше бы ми вода пити в дому твоем, нежели пити мед в борстем дворе; лучше бы ми воробеи испечен примати от руки твоея [687], нежели плеча борания от руки злых государь» [688].

Точнее, он даже не пытается этого объяснить. Видимо, для него и для потенциального читателя «Моления» и так все ясно. Разгадка, кажется, кроется в том, что у боярина явно недостает грозы, коей в избытке владеет князь:

«…Кормник глава кораблю, а ты, княже, людем своим. Видев полци без добра князя и рекох: велик звер, а главы не имеет. Мужи глава женам, а мужем князь, а князю Бог [689];

Вода мати рыбам, а ты, княже, людем своим» [690]

Показательно и то, что во всех пассажах о князе, пародирующих Священное Писание, слово князьобычно замещает первоначальные Господь, Бог…