Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

Сходный сюжет мы анализировали в «Повести об убиении Андрея Боголюбского». Интересно, что в данном случае роль ворога, еретика, жидовина, Анбала исполняет Юрий Московский! Он оказывается даже хуже Кавгадыя, упрекающего его в пренебрежении к брату стареишему, который для московского князя как отец князь великии. Тем самым, как считает A. Л. Юрганов,

«…автор призывал не к единству равных князей, а к восстановлению феодального правопорядка: младшие князья должны подчиняться старшим. Юрий Данилович поднял руку на…брата старейшего!» [509]

Однако этим дело не ограничивается. Бытовой, на первый взгляд, сюжет, видимо, играет в повествовании еще и дополнительную символическую роль. Он может рассматриваться как своеобразное воплощение пророчества Иезекииля, обращенное к дщери Иерусалима (т. е., скорее всего, ко второстепенному городу, зависящему от другого города; в первом случае речь могла идти о Владимире, во втором о Твери) и предсказывающее ее возрождение и великое будущее:

«…Так говорит Господь Бог дщери Иерусалима:…ты выброшена была на поле, по презрению к жизни твоей… И проходил Я мимо тебя, и увидел тебя, брошенную на попрание… И вот, это было время твое, время любви; и простер Я воскрилия риз Моих на тебя, и покрыл наготу твою; и поклялся тебе и вступил в союз с тобою, говорит Господь Бог, — и ты стала Моею. Омыл Я тебя ведою и смыл с тебя кровь твою и помазал тебя елеем. И надел на тебя узорчатое платье… И пронеслась по народам слава твоя ради фа-соты твоей, потому что она была вполне совершенна при том великолепном наряде, который Я возложил на тебя, говорит Господь Бог…Я буду судить тебя судом прелюбодейц и проливающих кровь, — и предам тебя кровавой ярости и ревности; предам тебя в руки их и они разорят блудилища твои, и раскидают возвышения твои, и сорвут с тебя одежды твои, и возьмут наряды твои, и оставят тебя нагою и непокрытою…И утолю над тобою гнев Мой, и отступит от тебя негодование Мое… Я вспомню союз Мой с тобою во дни юности твоей, и восстановлю с тобою вечный союз…Я восстановлю союз Мой с тобою, и узнаешь, что Я Господь» [510].

Вместе с тем, нагое тело князя, прикрытое накидкой, могло ассоциироваться с юношей, который единственный! последовал за Христом, когда Того схватили и все, оставив Его, бежали:

«…Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его» [511].

Таким образом, деталь о покрытии нагого тела Михаила могла рассматриваться читателями как своеобразное предвестие освобождения Русской земли, связанного с новым политическим центром, сохраняющим верность конфессиональным традициям. В качестве такового в данном случае, видимо, рассматривалась не Москва — Тверь!

Подлинной политической, идейной и нравственной оппозицией образу Михаила Тверского выступает в отечественных источниках, однако, не Юрий Данилович, а его младший брат. Иван Данилович Калита один из самых известных ныне московских князей. Трудно, пожалуй, назвать какого-нибудь другого правителя, который не прославил себя практически ни единым добрым делом и, в то же время, вызывает такой интерес у потомков. Не случайно именно образ Ивана Даниловича Калиты чаще всего становится средоточием споров при выяснении отношений между историками разных идейных ориентаций.

Центральным событием, вокруг которого ведутся дискуссии, несомненно, является участие Ивана Калиты в подавлении Тверского восстания 1327 г. Наиболее ранние версии рассказа об этом донесли до нас Новгородская первая летопись, Тверской летописный сборник и московская Симеоновская летопись. Каждая из них по-своему передает происходившее в Твери и за ее пределами.

Новгородский вариант представляется самым лаконичным и неясным:

«…В лето 6835 [1327]… Того же лета, на Успенье святыя богородица, князь Александръ Михаиловичь изби Татаръ много во Тфери и по инымъ городом, и торговци гость хопыльскыи исече: иришелъ бо бяше посолъ силенъ изъ Орды, именемь Шевкалъ, съ множествомъ Татаръ. И присла князь Олександръ послы к новгородцемъ, хотя бечи в Новъгород, и не прияша его. Того же лета присла князь Иванъ Даниловичь наместникы своя в Новъгород, а самъ иде въ Орду. На ту же зиму приде рать татарьская множество много, и взяша Тферь и Кашинъ и Новоторжьскую волость, и просто рещи всю землю Русскую положиша пусту, толко Новъгород ублюде богь и святая Софья. А князь Олександръ вбежа въ Пльсковъ; а Костянтинъ, брат его, и Василии в Ладогу; и в Новъгород прислаша послы Татарове, и даша имъ новгородци 2000 серебра, и свои послы послаша с ними к воеводамъ съ множествомь даровъ. Убиша же тогда Татарове Ивана, князя Рязаньского» [512].

Впрочем, московский вариант повествования также не отличается излишней детализацией происшедшего. В нем даже не упомянута причина посылки ордынского карательного отряда. Зато четко обозначено участие в нем московского князя:

«…В лето 6835… Тое же осени князь Иван Данилович Московскии в орду пошел. Тое же зимы и на Русь пришел из Орды; и бысть тогда великая рать Татарская, Федорчук, Туралыг, Сюга, 5 темников воевод с ними князь Иван Данилович Московскии по повелению цареву, и шед ратью, плениша Тферь и Кашин, и прочия городы и волости, села и все княжение Тферское взяша и пусто створиша, и бысть тогда земли великая тягость и много томлениа, множества ради грех наших, кровь хрестианская проливаема бываше от поганых татар, овых в полон поведоша, а другия мечи изсекоша, а иниа стрелами истреляша и всяким оружием погубиша и смерти предаша, а князь Александр побежал с Тфери в Псков.

…Того же лета убиша князя Ивана Ярославича Рязанскаго. Великии же Спас, милостьливии человеколюбец Господь совею милостию заступил благовернаго князя нашего Ивана Даниловича и его ради Москву и всю его отчину от иноплемеников, от поганых татар.

В лето 6836 седе князь великий Иван Данилович на великом княжении всеа Русии и бысть оттоле тишина велика на 40 лет и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша, и починуша христиане от великиа истомы и многыа тягости, от насилия Татарского, и бысть оттоле тишина велика по всеи земли» [513].

По поводу приведенного текста Н. С. Борисов вполне справедливо замечает:

«…Выражение…князя нашего свидетельствует о том, что данная фраза была написана современником Ивана Калиты, а обращение к образу Спаса указывает на московский Спасский монастырь как место летописной работы. Отталкиваясь от этой очевидности, можно сделать предположение, что и весь рассказ о…Федорчюковой рати в Симеоновской летописи древнейшая московская версия событий 1327 г., содержавшаяся в Своде 1340 г.