Андрей Андреев - Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Комизм ситуации, который Сандунов стремился продемонстрировать перед аудиторией, заключался в том, что состоятельный студент-дворянин умел читать сенатскую скоропись гораздо лучше, чем казеннокоштный студент, бывший семинарист, без всякого состояния, для которого от этого умения зависело в будущем продвижение по службе, возможность заработать на жизнь. Служебная карьера дворянина в очень малой степени вытекала из его образованности, несмотря на все усилия правительства (указ 6 августа 1809 г. — о нем см. ниже). Она определялась его сословно-корпоративными, семейными связями, покровителями и во многом волей случая, что на себе почувствовал Сандунов. В рассматриваемом же примере он провоцирует ситуацию, в которой представители сословий меняются местами: роль «ученого студента» получает дворянин Свербеев, а «беспечного шалопая» — бородатый попович.

Как уже подчеркивалось, для людей недворянского звания ученая карьера была одним из немногих способов приобрести твердое положение в жизни, изменить свой социальный статус, получить дворянство. Продвижение по этому пути зависело только от их личных способностей, привычки к усердным занятиям, трудолюбия. И овладение наукой, и ее применение имело для этих людей чисто практический смысл, что сближало их с положением ремесленников-профессионалов: художников, архитекторов, актеров, скульпторов, музыкантов. Поэтому отличительным качеством профессора университета до его преобразования было утилитарное отношение к преподаваемым дисциплинам. При этом вопрос о развитии науки как таковой не ставился. (Интересно, что Мейнерс в переписке с Муравьевым предлагал, наоборот, перенести все внимание на развитие чистой науки, как это делалось в некоторых немецких университетах.) Иногда и плохое преподавание можно было простить профессору за его умение применить предмет на практике. Например, законовед Горюшкин, прежде чем вступить на университетскую кафедру, почти 30 лет проработал в сыскном приказе и коллегии юстиции, помнил застенки и дыбу, начинал службу в канцелярии московского воеводы, а заканчивал в уголовной палате при главнокомандующем Москвы князе А. А. Прозоровском, с которым спорил по делу Новикова [82] Снегирев И. М. Указ. соч. С. 755; Биографический словарь… Т. 1. С. 249. . Профессор Харитон Андреевич Чеботарев, преподававший российскую словесность и историю, с 1783 г. по поручению Екатерины II разбирал летописи, делая выписки о древней истории, «наипаче касающейся до России» [83] Попов Н. История московского Общества Истории и Древностей Российских. М., 1884. Ч. 1. С. 29. . Математик Панкевич, часто темный и непонятный в изложении предмета, следил за новыми результатами, появлявшимися в Европе, причем старался сам повторять их вывод. Гуляя по Москве, он иногда останавливался у строящихся домов, давал советы строителям; его ценили как механика.

Поскольку большая часть профессоров (не считая медиков) нигде кроме университета не служила, жалование ученого являлось для них основным средством к существованию, а наука была ремеслом, с помощью которого они зарабатывали на жизнь. И наоборот, сквозь призму своего ремесла воспринимались ими элементы повседневной жизни, формировались привычки, совершенно отличные от привычек дворянского общества. Так, любимым занятием того же Панкевича было наблюдение за разгрузкой барж у пристани на Москве-реке. Адъюнкт чистой математики Перелогов в свои ежедневные прогулки обязательно включал посещение паровой водоподъемной машины села Алексеевского [84] Биографический словарь… Т. 2. С. 220. . Вообще, повседневное поведение профессоров содержит массу характерных деталей, врезавшихся в память мемуаристов, прочно стяжавших ученым репутацию московских чудаков, «оригиналов» [85] Лыкошин В. Я. Из записок // А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 35. . Происхождение некоторых особенностей их поведения находится, видимо, на ранних этапах становления их мировоззрения, в период воспитания и образования. Интересно узнать, как и откуда выходили люди, ставшие впоследствии профессорами Московского университета. Рассматривая с этой точки зрения биографии «старых» профессоров, начавших преподавание в XVIII в., можно сделать несколько общих замечаний.

Отметим, во-первых, что большинство ученых старшего поколения (10 из 13) родились в провинции, далеко от обеих столиц Российской империи: трое из профессоров (Чеботарев, Брянцев, Черепанов) — уроженцы русского Севера, шестеро — малороссияне и один (Гаврилов) — из черкасов (украинских уроженцев) Орловской губернии. Можно отметить любопытный факт: Чеботарев, Брянцев, а впоследствии и замечательный врач Мудров провели детские годы в Вологде (там же, где в юности жил М. Н. Муравьев!) и учились в местной семинарии. Андрей Михайлович Брянцев отправился в Москву пешком, по пути Ломоносова, а через несколько лет, с 25 копейками в кармане и старой фаянсовой чашкой без ручки (с ее помощью можно было пить воду из придорожных ручьев) этим же путем пройдет и Мудров. По большей части наши будущие профессора происходили из семей бедных священников и других церковнослужителей. Если старший сын в такой семье мог рассчитывать, что после смерти отца получит его приход или должность, то младший не надеялся на это, не мог он претендовать и на долю отцовского наследства, и без того скудного. Единственное, что ему оставалось — рано покинуть семью и уйти в город, рассчитывая самому устроиться в жизни. Чтобы получить хоть какое-то образование, где-нибудь обосноваться на первое время, проще всего ему было поступить, по рекомендации отца, в местную семинарию или, еще лучше, в духовную академию, бурсу. Из шестерых профессоров, уроженцев Малороссии, четверо (Панкевич, Прокопович-Антонский, Сохацкий и Барсук-Моисеев) попали таким образом в Киевскую академию. Известно, что дружба Панкевича и Прокоповича-Антонского началась именно на ее скамьях. Свою первую фамилию Ф. И. Барсук-Моисеев придумал в годы учения в академии из слова «бурсак». Среди оставшихся двух малороссиян Ф. Г. Политковский воспитывался в Черниговской семинарии, а о начальном образовании киевлянина В. К. Аршеневского мы не имеем сведений. Что касается троих москвичей, то о 3. А. Горюшкине, происходившем из обнищавшей дворянской семьи и еще ребенком вынужденном поступить на службу, не зная толком русской грамматики, мы уже говорили. М. М. Снегирев, преподаватель философии и церковной истории, родился в Александровой слободе и обучался в Троице-Сергиевой лавре под руководством митрополита Платона. Только П. И. Страхов сразу был определен в гимназию Московского университета.