Андрей Андреев - Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Уже в России немецкие ученые узнали об оккупации войсками Наполеона германских княжеств. Их антифранцузские настроения, естественная реакция на порабощение родины, отмечались современниками и находили отклик в патриотически настроенных сердцах русских слушателей, которые не хотели мириться с постыдными условиями Тильзитского мира. (Так, например, П. Я. Чаадаев летом в деревне, во время торжеств по случаю мира, «ушел на целый день в поле и забился в рожь, а когда его там отыскали, то с плачем объявил, что домой не вернется, что не хочет присутствовать при праздновании такого события, которое есть пятно России и унижение государства» [122] Жихарев М. И. Докладная записка потомству о П. Я. Чаадаеве // Русское общество 30-х гг. М., 1989. С. 56. .) После заключения договора с Наполеоном такая позиция немецких профессоров ставила их в оппозицию к правительственному курсу. У того же П. Я. Чаадаева, например, на руках находилась запрещенная в Москве реляция о невыгодно закончившемся для французов сражении при Асперане, и возможно, этот документ попал к нему от учителей или, по крайней мере, обсуждался с ними. Можно добавить, что учитель Чаадаева профессор Буле хорошо знал одного из руководителей антинаполеоновского движения в Германии барона Штейна.

Таким образом, немецкие профессора нового поколения составляли в университете отдельную группу ученых с иным научным кругозором, иным образом жизни и политическим мировоззрением, нежели у русских профессоров. Степень участия немцев в университетском самоуправлении менялась — если сначала их число в совете достигало половины, то затем оно сокращалось. Во время попечительства Муравьева между немецкими и русскими учеными, вместе работающими над преобразованием университета, не было явных противоречий, но впоследствии, с изменением отношения к иностранцам со стороны новых попечителей, возникают и конфликты. Наибольший вес в «немецкой партии» имел И. Т. Буле с его пятнадцатилетним опытом участия в совете Геттингенского университета. Буле считал себя ответственным за продолжение развития университета в рамках замыслов Муравьева, поэтому именно против него были направлены интриги М. Т. Каченовского и доносы П. И. Голенищева-Кутузова (см. ниже).

Велика была роль иностранцев в советах отдельных факультетов. Почти целиком из немцев состояло нравственно-политическое отделение, более сбалансированы были физико-математический и словесный факультеты, и только у медиков число русских профессоров преобладало. Но, как уже подчеркивалось, такое состояние мыслилось как временное, пока не будут подготовлены новые кадры русской профессуры: по плану Муравьева, Маттеи должен был сменить Тимковский, Буле — Кошанский, Шлецера — Чеботарев-младший и т. д. Много иностранцев и среди деканов за 1804–1812 гг.: Гейм, Маттеи, Буле — на словесном факультете, Баузе, Рейнгард, Шлецер, Штельцер — на этико-политическом, Гильтебрандт — на медицинском. В 1808 г. Рейнгард избирается инспектором казеннокоштных студентов. Наконец, двое немцев становятся и ректорами университета, правда, оба они (Баузе и Гейм) принадлежали к дореформенному поколению профессоров.

Подводя итоги процессу формирования профессорской корпорации Московского университета после утверждения его нового устава, нужно отметить, что именно здесь более всего чувствуется роль попечителя Муравьева в складывании университетской республики. С одной стороны, эта республика была его детищем, с другой стороны, он не хотел, чтобы его вмешательство нарушало принципы устава, превращалось в постоянную мелочную опеку. Поэтому Муравьев заботился о главном — о подборе кадров, которые бы позволили университетской республике развиваться самостоятельно, без его помощи, в демократическом направлении. С этой точки зрения руководящую роль Муравьева на начальном этапе реформы нужно оценивать безусловно положительно. К сожалению, двух с половиной лет его попечительства, прошедших с момента утверждения устава, оказалось недостаточно, чтобы республика окончательно укрепилась, почувствовала себя уверенно и профессора не смогли воспрепятствовать проведению другими попечителями иного, консервативного курса.

Чтобы исследовать, насколько сами профессора усваивали намерения Муравьева, рассмотрим деятельность ректоров университета в 1803–1807 гг. Полномочия ректора по сравнению с прежними правами директора университета были гораздо скромнее: фактически, это был первый среди равных ему профессоров, председательствующий в совете и имевший право решающего голоса. Но поскольку ректор руководил правлением, то именно на его плечи ложился груз всех хозяйственных забот.

Первый ректор университета появился в 1803 г. Еще до принятия университетского устава, в соответствии с Предварительными правилами Министерства народного просвещения, в феврале 1803 г. было образовано правление университета, куда вошли деканы, избранные от трех факультетов: философского — X. А. Чеботарев, юридического — Ф. Г. Баузе и медицинского — Ф. Ф. Керестури [123] ЦГА г. Москвы, ф. 459, оп. 11, ед. хр. 1, л. 36. . В мае того же года состоялись и первые выборы ректора, в результате которых «четырнадцатью избирательными голосами против одного не избирательного удостоен в Ректоры коллежский советник, философского отделения декан и профессор ординарного красноречия и нравоучения Харитон Чеботарев» [124] РГИА, ф. 733, оп. 28, ед. хр. 9, л. 1. (а его место декана занял П. И. Страхов).

Научная и преподавательская деятельность X. А. Чеботарева началась в 1770-е гг. и была связана с Дружеским ученым обществом; Н. И. Новиков считал его своим другом. После наступления репрессий 90-х гг. Чеботарев демонстрирует свою верность правительству, выступая с похвальным словом Екатерине II, где осуждает Французскую революцию и подготовившие ее труды просветителей: «Наилучшее из всех, свойственнейшее существу обширных областей и выгоднейшее правление государством есть правление самодержавное… Развратные, льстивые лжемудрецы, сколь ни старались рассыпать поддельные цветы свои для обманчивой прикрасы толико хвалимого ими и одним только наружным видом блестящего, общенародного правления… но обнажает сама История, что их республики имели величайшие недостатки, что между прочими злоупотреблениями в оных утеснялась также и в них добродетель, честность и даже самая любовь к отечеству» [125] Цит. по кн.: Попов Н. История ОИДР. С. 34–35. .

В своих лекциях Чеботарев выступал как педагог-моралист, культивировавший «внутреннее христианство» в его масонском понимании. Долгое время он оставался единственным в университете преподавателем российской истории и словесности, но так и не создал цельного курса, хотя пытался написать руководство по русской истории. В 80-е гг. его лекции пользовались успехом, их даже посетил приехавший в Москву под именем графа Фалькенштейна австрийский император Иосиф II [126] Там же. С. 29. . К безусловным заслугам Чеботарева относится издание им в 1777 г. одного из лучших российских учебников XVIII века по географии, выпуск в 1787 г. первого путеводителя по Москве и ее окрестностям.