Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

История российских университетов имела уже в самом своем начале существенное отличие от истории университетов Европы. Там значительная, можно даже сказать, большая часть их развития происходила в эпоху Средневековья, и, как говорилось в первой главе, университеты как общественные институты были теснейшим образом связаны с особенностями социально-правовой структуры средневековой Европы, ее политической, церковной, культурной жизнью. В России же университеты появились только в XVIII веке, в эпоху просвещенного абсолютизма.

Такое «запаздывание» можно понимать двояко. С точки зрения развития науки и образования, отсутствие школ в России в течение, по крайней мере, четырехсот лет (со времен монгольского нашествия, прекратившего прежние школьные традиции Киевской Руси и до XVII в.) и, в частности, полное пренебрежение здесь развитием и распространением «высших наук» в их европейском понимании вызывало в XVIII в. представление об отставании России от Европы, остро рефлектируемое в высших слоях общества начиная с эпохи Петра I. Представители новой послепетровской культуры выражали твердую уверенность в том, что и у России должны быть «собственные Платоны и быстрые разумом Невтоны» (в этих словах Ломоносова замечательно сопоставление имен из «противоположных» научных отраслей: с одной стороны, философии, этики и эстетики, с другой — естественнонаучных знаний; тем самым, выражались претензии России на собственный всеохватный вклад в науку). Недостаток в стране ученых кадров, необходимость приглашения иностранцев воспринимались как временные явления, которые обязательно и скоро будут преодолены. Как утверждал в письме к французскому философу Гельвецию Иван Иванович Шувалов, знаменитый меценат, просветитель, основатель Московского университета и петербургской Академии художеств, стоявший на вершине государственной власти, — и в России возможен расцвет Просвещения, и если сейчас мы уступаем Европе, то не из-за того, что неспособны к развитию наук и художеств, но лишь потому что позже других вступили на этот путь [125] Шувалов — Гельвецию, 27 июня 1761 г. // Литературное наследство. М., 1937-Т. 29–30. С. 271. .

Иную оценку проблемы можно получить с позиций социальной истории. Поскольку традиции высшего образования и в частности университеты в Западной Европе явились плодом развития средневекового общества, то в России значительные социальные отличия от Европы не позволили родиться аналогичным общественным институтам в Средние века, а на пороге Нового времени затрудняли их усвоение на русской почве. Принятие европейской науки и образования в петровское время, в целом, носило характер механического перенесения, копирования западных образцов, в которых многое было изначально чуждым, внешним для русского общества начала XVIII века и так и оставалось здесь существовать вне системы общественных связей [126] Кузнецова Н. И. Социальный эксперимент Петра I и формирование науки в России // Вопр. философии. 1989. № 3. С. 60. .

Применительно к университетской истории, которая нас больше всего интересует, это рассуждение надо пояснить сопоставлением основных общественных предпосылок развития университетов в России и Европе.

Во-первых, в Европе основной силой, поддерживающей университеты, дающей им приют, обслуживающей все их повседневные нужды, заинтересованной в умножении профессоров и студентов, были города. В России городские власти никогда не обладали такой силой и самостоятельностью, а образование всегда было вне сферы их интересов. При этом самоуправление русских городов (посадских общин) непрерывно уменьшалось в ходе процессов централизации государства. Во второй половине XVI–XVII вв., когда в Европе коммуны могли даже выступать инициаторами основания университетов, в российской государственной жизни такая возможность была исключена. Различие лежало здесь и в правовой системе: так, на пространстве Священной Римской империи в центральной Европе господствовала сложная система законов, сочетавшая местные, земельные и общегосударственные нормы и, в целом, восходящая к римскому праву, поэтому квалифицированные юристы являлись здесь необходимым элементом городской жизни, гарантирующим правильный ход торговых и иных сделок [127] См.: Schmidt G. Geschichte des Alten Reichs. Staat und Nation in der Frühen Neuzeit. 1495–1806. München, 1999; Schmutz J. Jürusten für das Reich. Basel, 2000. ; в России же вся эта сложная, обусловленная долгим ходом истории система правовых отношений отсутствовала — сделки протекали проще, но и потребности в юридическом образовании в той мере, как в Европе, не было.

Во-вторых, европейские университеты с самого рождения были тесно связаны с католической церковью, и не случайно, что именно богословский факультет почитался важнейшим среди всего круга университетских наук. Церковное образование в университетах не просто готовило образованных священников, но само католическое богословие развивалось путем университетских споров. Те же отношения сохранились и позже в протестантских университетах эпохи Реформации, только в них ведущую научную роль взяла на себя лютеровская теология. И, опять-таки, легко противопоставить эту ситуацию православной культуре, в которой традиция богословских диспутов не сложилась, как и вообще не было представления, что «в споре рождается истина», напротив, путь к истине был глубоко индивидуален и достигался напряженной внутренней духовной работой, «умным деланием». С внешней же стороны, для церковного образования в православии достаточно было простой грамотности и «начетничества» — свободного владения цитатами из Священного писания. Естественно, что при таких условиях нельзя было ожидать складывания на Руси системы образования с определенной последовательностью и взаимосвязью предметов, характерных для западного богословия. Впрочем, русская православная церковь начинала осознавать свою «бесшкольность» как недостаток в моменты угрозы распространения ересей (как было в конце XV — середине XVI века) и внешней опасности (в Смутное время и последующую эпоху). В XVII веке это привело к тому, что православное богословие стало строить укрепления против экспансии католичества, копируя его же образовательные институты и в частности систему обучения на богословском факультете, о чем речь пойдет ниже.

В-третьих, в финансовом отношении западный университет представлял собой самодостаточное учреждение. Основой его бюджета на большей части немецких земель со времен Реформации служили секуляризованные церковные имения: многие университеты непосредственно наследовали прежнее имущество городских епископов или монастырей. В России подобное финансовое обеспечение образовательного учреждения долгое время представлялось невозможным. Вопрос о секуляризации разросшихся земельных владений церкви остро встал лишь во второй половине XVII века. Интересно, что именно от этого времени, при создании проекта Московской академии (1682), до нас дошло желание царя Федора Алексеевича финансировать ее за счет доходов от монастырских имений. Идея эта, однако, реализована не была, как и никогда потом российские университеты не имели земельной собственности, хотя желание приписать к Московскому университету хотя бы одну деревеньку высказывал еще в середине XVIII в. М. В. Ломоносов и чуть было не воплотил в жизнь И. И. Шувалов [128] Подробнее проблемы финансирования университетского образования на начальных этапах его развития в России обсуждаются в статье: Andrejev A. Ju. Zur Frühgeschichte der russischen Universitäten: finazielle Aspekten // Finanzierung der Universität und Wissenschaft in Vergangenheit und Gegenwart. Basel, 2005 (в печати). .