Неизвестен Автор - В Мраморном дворце

В это время мы узнали, что великий князь Михаил Александрович бежал якобы из Перми, что его будто бы выкрали. Последствием этого был арест его жены, Н. С. Брасовой. Ее посадили на Гороховую.

Сестра Б. позвонила мне и сказала, что мы должны быть ко всему готовы, и, кроме того, сообщила мне, что она с Н. К. К. уезжает на Украину. Зная, однако, мое положение, она просила своего брата разрешить мне, в случае какого-либо несчастья, обратиться лично к нему, на что он дал свое согласие.

Не могу передать того тяжелого чувства, которое овладело нами после их отъезда. Мы остались беспомощны, совершенно одни. За нас некому было заступиться. В один из таких дней, когда мы мирно сидели дома, раздался звонок и горничная, после долгих переговоров, пришла сообщить, что снова приехал доктор, но не прежний, а новый, по фамилии Бунин. Придя в страшное волнение, я приказала его просить. Вошел молодой человек красивой наружности. Поздоровавшись вежливо, он начал с того, что сообщил неприятную весть: ему приказано освидетельствовать мужа и во что бы то ни стало отправить его в Вологду. На мой вопрос, не существует ли какая-либо возможность оставить мужа в Петрограде, он заявил, что это совершенно невозможно, и об этом нечего говорить. Тут же он рассказал, что только что был у Павла Александровича в Царском Селе, и показал нам составленную им бумагу, по которой великий князь должен был через 10 дней выехать в Вологду. У меня на сердце что-то оборвалось и я расплакалась. Он начал успокаивать меня и уверять, что поездку мужа в Вологду обставят с комфортом. Я сказала, что у нас уже был доктор Изачек, который дал свое заключение о невозможности выезда для мужа.

- Изачка уже выгнали и ко мне перешли все его функции, - сказал доктор Бунин.

После долгих слез и молений, Бунин обещал, что задержит, насколько только возможно, отъезд мужа из Петрограда, и что приедет к нам завтра, чтобы рассказать нам о результатах своего доклада Урицкому.

В большом волнении мы едва дождались следующего дня, когда приехал Бунин и сказал, что все улажено, и что муж отдан под его наблюдение. Тут же он сообщил, что Н. С. Брасова переведена с Гороховой в клинику Герзони, но что это большая тайна".

На Страстной неделе мы снова говели, а перед Пасхой к нам снова приехала Вера Каралли, и мы вместе с ней и Чистяковыми пошли к пасхальной заутрене и обедне. Я участвовал в крестном ходе, внутри здания Института. Каралли привезла из Москвы целую кучу разной провизии, так что наш пасхальный стол был и богатый, и вкусный.

Моя матушка и тетя Оля были в пасхальную ночь в церкви лейб-гвардии Павловского полка, в казармах, которые находились как раз против Мраморного дворца. Офицеры полка, бывшие в церкви, получили от них по яичку. Мне об этом рассказывал сын бывшего священника Григория Петрова, который был офицером Павловского полка и впоследствии был убит.

Наступило тяжелое лето 1918 года. Мою матушку с братом Георгием и сестрой Верой выселили из Мраморного дворца. Она с детьми поселилась на Дворцовой набережной, в квартире Жеребцова. Изредка я заходил к матушке. Она была очень бодра морально и с истинным христианским смирением переносила все невзгоды революции.

Мы с Ниной выходили иногда подышать свежим воздухом по близости от нашего дома. При этом мы стали замечать какого-то субъекта, который за нами следил.

Возвращаюсь опять к воспоминаниям моей жены:

"Как громом поразило нас известие об аресте великого князя Павла Александровича. К нам позвонил по телефону из Царского Села состоящий при великом князе ген. Ефимович и сообщил эту потрясающую новость. Немедленно пронеслась в голове мысль, что неизбежен арест и моего мужа. Мы теперь пугались каждого звонка, шума автомобиля. Арестовали князя Барклая-де-Толли и увезли в Кронштадт. Его жена, убитая горем, часто заходила к нам. Через пять дней Барклая выпустили и он рассказал много ужасных случаев, которым был свидетель.

Муж все время лежал в постели. Настроение было подавленное и мы буквально каждую минуту ждали приезда солдат из Чрезвычайки. Как раз в эти дни в газетах появилось известие о якобы бегстве братьев мужа. Это еще больше убедило меня в неизбежности его ареста. И этот день настал.

Я была на кухне. Сестра моя вошла и сказала мне:

- Ради Бога не волнуйся. Сейчас идут к нам с обыском. - Я кинулась в комнату моего мужа, чтобы уложить его в кровать. Затем побежала в кабинет, схватила золотые портсигары и портрет Государя Николая II и дала все это горничной. В этот момент с лестницы раздался звонок. Я сама вышла навстречу.

- Кого вам надо?

- Гавриила Романова, - ответил один из солдат, предъявляя мне бумагу.

Когда я читала эту бумагу, у меня помутилось в глазах: это был ордер на обыск и арест Гавриила Романова, подписанный Урицким.

После того, как они побывали в комнате мужа, они прошли в библиотеку и перерыли все книжные шкафы, откладывая в сторону все, что решили взять с собой. Взяли всю переписку мужа за 25 лет, затем прошли в кабинет и там вывернули все ящики. Набрали всего понемногу, конфисковали книги и целый ящик писем. Взяли также бинокль и сказали, что нам он не нужен, а "у большевиков громадная нужда". Надо отдать справедливость, что во все время обыска они были вежливы. Я же не помню, как держалась на ногах.

Обыск по всей квартире длился два с половиной часа и не дал результатов. Затем они позвонили на Гороховую по телефону. К телефону подошел секретарь Урицкого.

- Товарищ, - сказал наш комиссар, - я говорю из квартиры Гавриила Романова, где произвели только что обыск и сделали выемку документов. Как быть с арестом Романова? Он болен и лежит в постели.

Ответа я не слышу.

Когда разговор кончился, комиссар вернулся в библиотеку, и когда все уселись за стол, заявил:

- Сейчас я составлю протокол и ваш муж должен его подписать. Возьму с него подписку в том, что по выздоровлении, он немедленно обязан явиться на Гороховую, а пока мы его оставим дома.

Меня охватила волна счастья. Я никогда не забуду этого момента... Я с радостью согласилась на всякие подписки и они начали составлять протокол. Как одну характерную черту "наших властей" отмечу: наш комиссар слово "подписка" писал "под писка". Протокол был составлен в высшей степени безграмотно и заключал в себе следующее: "По ордеру номер такой-то в квартире Гавриила Романова был произведен обыск с выемкой документов. Конфискован бинокль".

Затем они все направились к мужу и велели ему написать следующее: "Я, нижеподписавшийся Гавриил Романов, обязуюсь по выздоровлении явиться на Гороховую 2, в Чрезвычайную Комиссию".

Когда они уходили, я спросила их, не собираются ли они вновь беспокоить нас, на что получила ответ: