Н Кальма - Заколдованная рубашка

Александр смежил ресницы и попробовал представить себе выражение ее лица в тот миг. Как легко и красиво поднялась ее рука. И лента… Он потрогал голубую ленту, повязанную на шее вместо галстука. Это его талисман, он убережет его от пуль и всяких бед. И снова Александру припомнилась поездка в тюрьму Сан-Микеле, голос Александры Николаевны, ее «обморок» и лукавый шепот: «Тезка, шляпку не попортьте». Ах, милая, милая!..

Незаметно для себя Александр стал думать о Лючии. Конечно, девушка теперь уверена, что Лука выдал ее тайну, и будет избегать встречи с ним, с Александром. Бедная, бедная Лючия, она тоже больна любовью, и любовью такой же безнадежной, неразделенной…

Пронзительный звук трубы поднял волонтеров. Рассветало.

День обещал быть знойным: алые облачка истаивали в золотисто-палевом небе. Курился вулкан, и от него, казалось, тоже исходило жаркое, знойное дыхание. По команде Биксио, Карини и Сиртори поспешно строились отряды гарибальдийцев. Раздался новый сигнал, и темная, окутанная пылью колонна потянулась по дороге на Калатафими.

В войске Гарибальди были люди самых разных национальностей: венгерцы, англичане, арабы, французы, известные нам русские. Артиллерия состояла из четырех орудий в запряжке, а кавалерия — из дюжины всадников. Добровольные разведчики начали прибывать с гор и из равнины. По их словам, бурбонцы понемногу стягивали свои войска к Калатафими, но отдельные бурбонские отряды рыщут повсюду, и каждую минуту можно ожидать встречи и стычек с неприятелем.

Путь шел в гору, все выше и круче, солнце жарило, как сквозь лупу, вода в мехах и флягах была уже вся выпита. Волонтеры облизывали пересохшие губы, все тяжело дышали, у всех были сбиты ноги. Наконец показался городок Рамбингалло, и объявили привал.

В пути Пучеглазу удалось поговорить с Марко Монти, который знал в здешних местах каждую выемку, каждую тропинку. Можно ли найти поблизости воду? Да, вода есть в балке, неподалеку, но ходят слухи, что именно там, в той стороне, залегли бурбонцы. Вот, говорят, и в Рамбингалло видели неприятеля. Опасно, очень опасно!

Пучеглаз взглянул на людей вокруг, на истомленные зноем лица, на темные сухие рты. Он подошел к Мечникову, который проваживал Прыгуна. Золотистая шерсть коня потемнела от пота. Лев отирал клочком травы пену с конских губ.

— Хочу у вас, синьор Леоне, попросить ненадолго конька, — начал Пучеглаз. — Дадите?

— Куда собираешься, Лоренцо?

— Да вот хочу за водой съездить, набрать в мехи. Тут неподалеку, в балке, говорят, есть родник.

— В балке? Но в той стороне разведчики видели — стоят неприятельские кордоны. Конечно, хотя конь и устал, я тебе дам его, Пучеглаз, да стоит ли?

— Стоит, — решительно отвечал Лоренцо. Он взял из рук Мечникова повод Прыгуна и легко вскочил в седло. — До скорого свидания, синьор Леоне! Ждите меня с водицей.

Слово «водица» разбередило жажду в самом Пучеглазе. У него тоже пересохло в горле, а до родника, как сказал Монти, километров десять, не меньше. Пучеглаз углубился в горы. Вон за той двугорбой должен быть овраг, в котором бьет родник. Лоренцо уже предвкушал, как он припадет к прозрачной ледяной искристой струе, как будет пить, пить до бесконечности, как потом привезет полные мехи товарищам. В гору, все в гору… Вот уже совсем рядом двугорбая. Прыгун начал прядать ушами, поводить головой, видно, тоже чует близость воды, ведь и его томит жажда. Еще усилие, еще и вот Пучеглаз уже на двугорбой, уже на краю оврага. Но тут рука его невольно дернула повод: в овраге, у самого родника, бурбонский солдат, лежа плашмя, жадно припал к воде. Около солдата было воткнуто в землю его «генри-мартини» — новенькое английское ружье. Пучеглаз мгновенно схватился за пистолет. Поздно! Тень его упала на солдата, тот встрепенулся, поднял голову и увидел Лоренцо. Повернуть лошадь, ускакать? Но бурбонец непременно пошлет пулю вдогонку. И так хочется пить, так нужно привезти воды товарищам!..

Недолго думая Пучеглаз спрыгнул с коня и спустился в овраг к роднику. Солдат отер губы — ему и в голову не пришло, что человек в старом альпийском мундире — враг: Пучеглаз был так непринужденно спокоен.

— Здорово, приятель! — сказал он.

— Здорово. Тоже пить захотел? Жара-то какая стоит! Пей, брат, здесь водичка отличная, — отозвался бурбонец.

Пучеглаз, не отвечая, припал к воде. Пить, пить, а там будь что будет! Он глотал и глотал ледяную воду, потом, почувствовав, что больше не принимает душа, напоил Прыгуна, наполнил все мехи.

— Надо и о других позаботиться, — сказал он солдату.

А тот уже поправил ранец, взял в руки ружье и стал медленно выбираться из оврага. Пучеглаз нагнал его.

— Не хочешь ли сесть на мою лошадь? Ты, как видно, здорово устал, и мне уже надоело трястись в седле, — сказал он все так же непринужденно.

— Да нет, спасибо. Я старая пехтура, к лошадям не привык, откликнулся солдат.

— Ну, как хочешь. Тогда давай хоть твой ранец и ружье, я их повезу. Тебе все легче будет.

— Вот это другое дело, за это спасибо, и пребольшое! — сказал пехотинец и отдал Пучеглазу свое ружье и ранец.

Лоренцо шагом поехал рядом с солдатом. Потом все так же неторопливо открыл ранец, вынул оттуда патроны и принялся заряжать ружье.

— Что ты делаешь, дубина? — всполошился солдат.

— А вот что. — Пучеглаз навел дуло на бурбонца. — Ну-ка, приятель, поворачивай назад, ты не туда направляешься.

— Как — не туда, дурак ты этакий? — разозлился бурбонец. — Вон же, за тем холмом, наши стоят! Ты что, ослеп?

Лоренцо все держал его на мушке.

— А вот если не пойдешь, куда я тебе велю, молись святой мадонне, не видать тебе родителей! — Пучеглаз хладнокровно щелкнул курком.

— Так ты, значит, не наш, а из этих… из бандитов Галубардо! ошеломленно сказал солдат и разразился проклятиями: — Ах я осел! Ах я безмозглый буйвол! Повесить меня мало! Так попасться! Так глупо попасться бандитам в лапы!

— Насчет себя ты верно говоришь, — подстегнул его Пучеглаз, — а вот если не перестанешь обзывать нас бандитами, мы тебя так угостим в лагере, что не обрадуешься!

Солдат продолжал сыпать проклятиями, однако теперь только по своему собственному адресу. Так, один потешаясь, а другой бесясь, они понемногу приближались к гарибальдийскому лагерю. Уже начинало смеркаться, лиловатая дымка повисла над горами, смазывая их очертания. Внезапно Прыгун насторожился и стал как вкопанный, косясь на придорожные кусты.

— Стой! Кто идет? — негромко спросил Пучеглаз, на всякий случай подымая ружье.

Кусты у дороги зашелестели, и перед Пучеглазом вырос всадник на черном коне.

— А, это вы, капитан Датто, — узнал офицера Пучеглаз. — А я подумал, кто-нибудь из королевских. Ведь до нашего лагеря еще порядочно.