Н Кальма - Заколдованная рубашка

Гарибальди угадал: Боско, солдаты которого тоже бились из последних сил, увидел, что темнеет, и приказал прекратить военные действия до следующего утра.

Только это и надо было Гарибальди.

В продолжение всей ночи гарибальдийцы быстро и неслышно уходили. У Пиано-де-Гречи Гарибальди дал им несколько часов отдыха, а потом продолжал отступление. Когда его волонтеры дошли до места, где корлеонская дорога раздваивается, Гарибальди вызвал к себе полковника Орсини и, дав ему роту стрелков, обоз и четыре пушки, приказал продолжать отступление до Корлеоне, а если понадобится, то и дальше, чтобы отвлечь на себя главные силы врага.

Сам же Гарибальди с большей частью своих бойцов двинулся влево от дороги по направлению к небольшому красивому городку Маринео, лежащему за цепью гор. Возле этого городка, в лесу, Гарибальди снова устроил привал для своих смертельно усталых людей. Лючия, лежавшая под раскидистым деревом, не могла заснуть от раскатов канонады. Точно гроза гуляла в горах. Это бурбонцы громили «остатки банд пирата Гарибальди», как писали в своих донесениях генералы Франциска II. Они не догадывались, что Гарибальди уже находится по другую сторону горной цепи и подходит к Палермо. Одна колонна бурбонцев наступала на Калатафими, другая преследовала полковника Орсини, который делал вид, что бежит в величайшей панике. Партизаны, переодевшиеся крестьянами и крестьянками, то и дело доносили королевским офицерам, что дорога на Корлеоне завалена брошенными повозками, оружием, лафетами, что гарибальдийцы бегут. Боско сообщил в Палермо: «Гарибальди бежит. Скрывается в горах. Скоро он будет в наших руках».

А Гарибальди, одурачив таким образом противника, уже был у самого Палермо, в монастыре Джибильроссе, куда собрались главные силы сицилийских партизан.

Здесь, у монастыря, Гарибальди сделал смотр своему отряду. Он сказал людям:

— Завтра я буду в Палермо, или меня не будет в живых.

От его основной «тысячи» теперь оставалось совсем немного. Многие были убиты и ранены, другие отступали вместе с Орсини по корлеонской дороге. Гарибальди понимал, что при такой малочисленности войска он сможет победить только неожиданным нападением.

Двадцать шестого мая, в сумерках, гарибальдийцы небольшими группами начали спускаться к городу с восточной стороны. Было известно, что у Адмиралтейского моста через реку Оретус дежурят большие сторожевые отряды. Однако разведчики, которые бесшумно подползли к солдатам, донесли, что почти все солдаты дремлют и никто не ожидает нападения. Гарибальди уже начал надеяться на легкую победу, но подвели сицилийские пиччиотти, то есть еще необстрелянные и недисциплинированные группы, влившиеся в гарибальдийские отряды. Едва завидев вдали Палермо, они пришли в неистовый восторг, начали стрелять и оглушительно кричать:

— Viva l'Italia! Viva Garibaldi!

Стража проснулась, подняла тревогу. Бурбонцы приняли партизан в штыки, и те на первых порах растерялись. Но тут старые бойцы Гарибальди подоспели им на помощь. Адмиралтейский мост был взят.

Однако это не была еще окончательная победа. «Ключом города» считались ворота Термини.

Близ ворот снова завязался жестокий бой. У бурбонцев были свежие силы, они не совершали тяжких переходов по горам, они не существовали впроголодь и не воевали почти голыми руками, как гарибальдийцы. И все-таки «заколдованные рубашки» побеждали — у них было то, чего не было у королевских солдат: вера в свое дело, надежда спасти Италию и добиться свободы. Адвокат Мерлино, послушный письму Гарибальди, собрал патриотов и при первых же выстрелах ударил в набат. Повстанцы высыпали на улицы и начали спешно строить баррикады и оцеплять самые опорные здания города. Многие солдаты короля оказались осажденными в своих казармах. Кроме того, повстанцы заняли арсенал. А в это время бойцы Гарибальди во главе со своим вождем штурмовали ворота Термини.

В шесть часов утра «тысяча» с победным кличем ворвалась в ворота. На главной улице города палермцы вывешивали красно-бело-зеленые флаги, валили фонари и сторожевые будки, тащили матрацы, кровати и возводили всюду баррикады. Уже пели на улицах гарибальдийский гимн:

Долой, уходи из Италии нашей,

Ступай, чужестранец, откуда пришел!

Гарибальди со своими бойцами завладел дворцом архиепископа, потом зданием суда. Здесь он решил сделать свой штаб, и Лючия со своими бумагами тотчас же расположилась в одной из комнат.

Все были в азарте от своего успеха, все бурно радовались победе, а девушка хоть и принимала участие в этом общем ликовании, но на сердце у нее было тяжело. Вот они в Палермо, они победители, а того, о ком она все время думала, нет. По ее просьбе, Агюйяр узнавал, не появились ли Монти и Пучеглаз, нет ли хотя бы каких-нибудь слухов о них. Но никто их не видел и ничего о них не слышал.

Лючия сидела понурившись, грызя карандаш и глядя в окно, под которым уже развевался бело-зелено-красный флаг, когда в комнату вошел Гарибальди. Его длинные волосы разметались по плечам, глаза искрились, в руке он держал револьвер.

— Пиши, — сказал он Лючии. — Я продиктую тебе то, что я хочу сказать сицилийцам.

Лючия взяла карандаш и приготовилась писать, но глаз не могла оторвать от Гарибальди, так хорош он был в эту минуту.

— «Сицилийцы, — начал Гарибальди, — диктатор, генерал Гарибальди, именем его величества Виктора-Эммануила, короля Италии, вступил сегодня утром, двадцать седьмого мая, в Палермо и занял весь город. Все коммуны острова призываются к оружию и должны поспешить в столицу, чтобы упрочить нашу победу. Дано в Палермо, 27 мая 1860 года».

Лючия опустила карандаш.

— А вы окончательно уверены в победе? — посмела она спросить. — Ведь у бурбонцев арсенал, девять фрегатов, артиллерия. Сам Ланца еще здесь, он еще сидит в королевском дворце.

— Ланца недолго там просидит, — сказал Гарибальди. — Народ выкинет его оттуда.

Гарибальди оказался прав: королевский командующий генерал Ланца, у которого были корабли, арсенал, артиллерия, солдаты, так растерялся из-за неожиданного поражения, что даже и не думал выбивать гарибальдийцев из Палермо. Он засел во дворце и оттуда пытался связаться с Неаполем, где находился Франциск Бурбон: Ланца непременно хотел получить от короля инструкции, что ему делать дальше.

В самом городе отдельные кучки бурбонских солдат еще схватывались с гарибальдийцами, но главные районы и здания были уже в руках волонтеров.

Выстрелы мешались с песнями, смех — с криками боли и страха. Все было так же, как во всех освобожденных от тирании городах. Вдруг кто-то крикнул, что в форту Кастелламаре заперты лучшие люди Сицилии, что там уже давно томятся патриоты, которых арестовали Сальцано и Манискалько.