Георгий Катюк - Русские — не славяне, или Тайна ордена московитов

Так, например, окончила свои дни Запорожская Сечь — одна из последних капель некогда безбрежного тюркского (русского) моря. 5 августа 1775 года Екатериной II был подписан манифест «Об уничтожении Запорожской Сечи и о причислении оной к Новороссийской губернии». Незадолго до этого, 5 июня того же года, войска генерала Петра Теке-ли, окружив Сечь, вынудили ее к сдаче без сопротивления. Сечь была расформирована, ее укрепления разрушены. Однако это не означало физического уничтожения казачества. Часть его в 1788 году по инициативе Александра Суворова образовала «Войско верных запорожцев», переименованное впоследствии в Черноморское казачье войско. Это войско участвовало в Русско-Турецкой войне 1787–1792 гг., за что ему и были выделены земли левобережной Кубани.

На Кубани после долгих странствий оказалась и часть запорожцев, бежавших после ликвидации Запорожской Сечи под протекторат Оттоманской-Порты и основавших там Задунайскую Сечь. Не смирившись с турецкими порядками, казаки во главе с кошевым Йосипом Гладким передались России и образовали Азовское казачье войско, отличились в Крымской войне, после чего, будучи расформированными, и оказались на Кубани.

А. Фоменко с Г. Носовским в принципе верно отразили в своей концепции картину расцвета и гибели вольницы. Восстания Болотникова, Разина, Пугачева и др. — это не просто народные бунты, вызванные произволом властей, а реакция Поля, не желающего мириться с потерей власти. Вовсе не случайно такие восстания проходили под знаменем возведения на престол «настоящего» царя, а в рядах восставших всегда обнаруживался тот или иной претендент на это звание.

Так, например, восстание Ивана Болотникова проходило под флагом возведения на престол Лжедмитрия. Болотников даже называл себя «воеводой царя Дмитрия», якобы, не погибшего в Москве в 1606 г. Положение советской историографии о том, что это было крестьянское или народное восстание, не выдерживает критики. Ведь основной силой его было казачество, ничего общего с крестьянством не имеющее. Кроме того, к восставшим примкнул отряд дворян под предводительством рязанского дворянина Прокопия Ляпунова. Болотников также получил помощь от путивльского воеводы Г. Шаховского. На помощь ему выступил из Тулы и князь А. А. Телятевский.

Никак не похоже это на крестьянскую войну. Все большее число исследователей склоняется к мысли о том, что это была гражданская война или династическая распря.

С учетом сказанного не кажется нелепым и предположение о том, что Лжедмитрий I как раз и был настоящим царем.

Претендент на престол замечен и в воинстве Разина. Его по традиции называют самозванцем. Им был некий «царевич Алексей», выдававший себя за покойного сына царя Алексея Михайловича. Будто бы этот «царевич» нужен был Разину для легитимизации его действий. Мы уже никогда не узнаем, так это или нет, но с учетом того, что провластным историкам выгодно было объявить этого царевича самозванцем, а Стеньку Разина — «вором», можно предполагать, что «царевич» этот (по некоторым сведениям — князь Черкасский) имел какие-то права на престол.

Е. Пугачев также выдавал себя за царя — Петра III (Федоровича), опального мужа Екатерины II, умершего в Ропше при невыясненных обстоятельствах. Правда, в данном случае идентичность этих личностей сомнительна. Но тенденция очевидна. Можно предположить, что раньше попытки обитателей Поля насаждать правящие верхушки были более успешными.

В общем, Фоменко с Носовским не переборщили, говоря о выступлениях Поля, как о династических распрях и попытках восстановить утраченные приоритеты.

Но и идеализировать вольницу не стоит. Ничего позитивного для судеб человечества она в себе не несла. В том, что «орды» в свое время «держали» («одержавливали») чуть ли не всю Европу с Азией, нет ничего величественного. Обыкновенные паразитические структуры, которые заслужили свой приговор временем. Так и рэкетирство в эпоху перестройки быстро сменилось легальным бизнесом. Прихлебателей не терпели нигде и никогда, и то, что именно названия воинских объединений стали названиями современных государств, нельзя отнести к числу их заслуг. Это просто зигзаг истории. Вольница стояла у истоков формирования государств, но к их прогрессу она не была причастна. Ему способствовали лишь наука и производительный труд.

Есть во всем этом момент, который можно счесть поучительным для определенной категории лиц. Он связан с подрывом теоретических основ национализма.

История не является ареной борьбы классов, как это представляли себе классики марксизма-ленинизма. Не является она и ареной завоеваний «этносов» или «наций», хотя эти слова наиболее часто встречаются на ее страницах. Легко поверить в то, что банда наемников, связанных между собой отнюдь не кровными узами, а банальной жаждой наживы, двинулась в поход «за зипунами». В этом нет ничего противоестественного. Гораздо труднее осмыслить ситуацию, когда некий, доселе мирный народ, вдруг подается на завоевание государств с территорией, не пригодной даже для скотоводческих целей (ведь мы помним, что все кочевники были скотоводами).

Сказанное имеет смысл и в допущении, что этот «народ» вдруг ощутил на себе гумилевский «пассионарный толчок». (Собственно, без этого «толчка» тезис о борьбе народов несостоятелен, что и подвигло Гумилева, чувствовавшего это, к выдвижению данной теории.)

Т.е. на самом деле история является полем битвы воинских формирований (орденов) за место под солнцем.

Понятно, что нации, сменившие эти ордена на исторической сцене, по сути выросшие из этих орденов, не могут быть «чистыми» по причине многонациональности последних. А ведь именно чистота, вечность и неизменность являются, по мнению «национально сознательных» историков, первыми признаками нации.

Поэтому вызывают недоумение, например, «разыскания» украинских и прочих националистов в области происхождения россиян. Дескать, не чистая эта нация, а некая варварская помесь. Собственно, недоумение вызывает не сам этот тезис, по сути верный, а презрительный смысл, вкладываемый в понятие «помесь» и претензии этих господ на чистоту своего собственного происхождения.

Особенно забавным в этом плане выглядит отнесение украинцев-космополитов, т. е. украинцев, не выделяющих себя из русского (славянского) мира, к «манкуртам». «Манкуртом» в романе Чингиза Айтматова «И дольше века длится день» назывался раб, не помнящий своего прошлого, слепо подчиняющийся хозяину и готовый по его приказу убить свою мать.

А забавным это выглядит на фоне всеобщей «манкуртизации» галичан, происшедшей еще в начале XX века в Австро-Венгрии при императоре Франце-Иосифе I. Заключалась она в отказе от русской (русинской, Ruthenes) идентичности и переходе к названию «украинец», на чем настаивали австрийские власти в связи с началом Первой мировой войны. Очень не хотелось им, чтобы русины Галиции ощущали свое родство с русскими, с которыми Австро-Венгрия готовилась вступить в войну.