Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Кто же написал эту драматическую повесть? Согласно Б. А. Рыбакову, детализация историко-топографических ориентиров Боголюбова, а также ссылки на южнорусские и киевские аналогии свидетельствуют, что «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» в ее Ипатьевском варианте писалась для киевлян. Ее язык указывает на южнорусское происхождение автора, однако не столько киевское, сколько чернигово-сиверское. Основанием для этого служит характерное употребление местоимений «та» и «тот», а также замена «въ» на «у», что присуще якобы чернигово-сиверскому диалекту древнерусского языка. [312] Рыбаков Б. А. Русские летописцы… С. 79.

Наличие в тексте «Повести» южнорусизмов отмечал также Н. Н. Воронин. К таковым он относил слова «паробок» и «паробцы», употребленные автором в рассказе о плаче Кузьмища Киянина, а также в диалоге Андрея Боголюбского с убийцами. [313] Воронин Н. Н. Повесть об убийстве Андрея Боголюбского и ее автор // История СССР. № 3. 1963. С. 88. Видимо, к южнорусизмам следует отнести и слово «оксамит», которое впоследствии вошло в лексический фонд украинского языка.

Что касается имени автора «Повести», то в историографии высказаны на этот счет несколько точек зрения. Согласно наиболее распространенной, «Повесть» написана Кузьмищем Киянином, одним из ее ключевых персонажей. Впервые она была предложена К. Н. Бестужевым-Рюминым, полагавшим, что Кузьмище Киянин был лицом приближенным к князю и безусловно преданным ему. «Повесть» представляет собой Целостное литературное произведение, не имеющее признаков составления ее из разных частей. [314] Бестужев-Рюмин К. Н. О составе русских летописей до конца XV века. СПб., 1868. С. 105–107. Вывод о Кузьмище Киянине как авторе «Повести» был поддержан затем И. Хрущовым, который, однако, не считал, что все произведение принадлежит ему. «Похвала» была составлена позже и, очевидно, владимирцем. [315] Хрущов И. П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях XI–XII столетий. К., 1878. С. 138–143. Кузьмища Киянина считали автором «Повести» Д. С. Лихачев, М. Н. Тихомиров, а также Б. А. Рыбаков, посвятивший этой проблеме специальное исследование. [316] Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 241–246; Тихомиров М. Н. Городская письменность в древней Руси XI–XIII вв. Труды отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Т. IX. 1983. С. 65–66; Рыбаков Б. А. Русские летописцы… С. 79–104.

М. П. Погодин и М. Д. Приселков склонялись к мысли, что автором «Повести» был церковник владимирского Успенского собора, который вел летописные записи в княжение Андрея Боголюбского и был составителем владимирского летописного свода 1177 г. М. Д. Приселков назвал и имя этого летописца. Это «игумен» Успенского собора Феодул, упомянутый в краткой версии «Повести», содержащейся в Лаврентьевской летописи. [317] Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. Л., 1940. С. 76.

Оригинальное решение проблемы авторства «Повести» предложила В. П. Адрианова-Перетц. По ее мнению, текст Ипатьевской летописи сложился под пером составителя Киевского свода 1200 г., который соединил житийно-панегирический некролог Лаврентьевской летописи с рассказом Кузьмищи Киянина, полным страсти и не всегда реалистических подробностей. К числу домыслов автора В. П. Адрианова-Перетц относила сюжеты о пьянстве заговорщиков в медуше, об упреках Андрея убийцам, о его попытке скрыться под лестницей. [318] Адрианова-Перетц В. П. О реалистических тенденциях в древнерусской литературе (XI–XV вв.). ТОДРЛ. Т. XVI. С. 15–17.

Н. Н. Воронин в обстоятельном исследовании «Повести» пришел к выводу, что, во-первых, она представляет собой сложное произведение, состоящее из нескольких частей, а во-вторых, автором ее был никак не Кузьмище Киянин, а поп Микула, также упоминаемый в ней. [319] Воронин Н. Н. Повесть об убийстве… С. 87–88. Решающим аргументом в пользу такого вывода Н. Н. Воронин считал наличие южнорусизмов в «Повести», которые будто бы принадлежат попу Микуле, пришедшему в свое время на северо-восток со своим князем из Вышгорода. Что касается состава «Повести», то в ней кроме собственно авторского материала, который обличает в ее составителе давнего и близкого советника князя, он использовал данные следствия по делу заговорщиков, в допросе которых, возможно, участвовал и сам. [320] Там же.

Из краткого пересказа мнений исследователей относительно автора «Повести об убиении Андрея Боголюбского» можно сделать вывод, что проблема эта не имеет однозначного решения. Какие бы аргументы ни приводились в пользу той или иной точки зрения, всегда найдется достаточное количество таких, которые поставят их под сомнение. Например, вывод Н. Н. Воронина о том, что южнорусизмы языка «Повести» свидетельствуют в пользу авторства попа Микулы, выходца из Вышгорода, легко опровергается тем, что и Кузьмище, судя по своему прозвищу «Киянин», имел южнорусское происхождение. То же самое относится и к упоминанию Вышгорода, которое в равной степени может быть отнесено как к Микуле, так и к Кузьмище Киянину. К тому же, если признать, что параллель Боголюбов — Вышгород могла преследовать цель уподобить нового «мученика» святым Борису и Глебу, то ее появление в тексте вообще не обязательно должно связываться с лицом южнорусского происхождения. Не имеет Микула преимущества перед Кузьмищем и по количеству упоминаний их имен в «Повести»: первый назван в ней два раза, тогда как второй — шесть.

Все аргументы Н. Н. Воронина в пользу авторства Микулы были убедительно отведены Б. А. Рыбаковым, полагающим, что нет решительно никаких оснований подвергать сомнениям традиционную точку зрения. Не казалась Б. А. Рыбакову продуктивной и точка зрения, считающая, что над «Повестью» трудились два автора. Он не отрицает присутствия в ней двух разнородных стилей — простого описательно-разговорного и несколько приподнято-патетического, но полагает, что обоими мог владеть один автор. При всем различии обоих стилей, как думал Б. А. Рыбаков, их нельзя рассматривать как результат искусственного слияния двух разных по языку произведений. [321] Рыбаков Б. А. Русские летописцы… С. 85–86.

Действительно, права Кузьмища Киянина на авторство выглядят значительно предпочтительнее, чем других персонажей «Повести». Он первым вступился за убитого и поруганного князя, был прекрасно осведомлен обо всем, что делалось в замке. Он долго прожил при дворе Боголюбского и хорошо знал его милостников. Когда ключник Амбал на просьбу Кузьмища положить тело князя на ковер и прикрыть его корзном ответил, что они вообще хотят выкинуть тело на съедение псам, тот обрушил на него гневную речь. В ней он напомнил Амбалу, в каких портках тот пришел к Боголюбскому и в какие оксамиты одет теперь. «Помнишь ли Жидовине въ которыхъ порътѣхъ пришелъ бяшеть, ты нынѣ в оксамитѣ стоиши, а князь нагъ лежитъ». [322] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 590–591. Кузьмище добился того, чтобы Амбал дал ковер и корзно, в которые он обернул тело князя и занес в притвор храма. Вероятно, не без участия Кузьмища пришел на третий день к бездыханному телу Боголюбского игумен монастыря святых Кузьмы и Демяна Арсений, чтобы отпеть князя и положить его в гроб.