Петр Киле - Сокровища женщин Истории любви и творений

99

Молли смеется:

– Распелся, заглушая звон соловьев пернатых…

– А кто с Уилли?

– Это Кларенс, паж, с которым наш Уилли подружился, мечтая, как и он, явиться при дворе.

– Сдается мне, какая-то здесь тайна.

– И, в самом деле, здесь явились феи.

– Какие феи? Только струи света между деревьев в тени ветвей.

– А Оберон с Титанией?

– Актеры!

– Ты хочешь разыграть меня?

– О, нет! То водит нас любовь, как в детстве, за нос, в фантазиях с природой заодно, в цветах и пчелах, с пеньем птиц в кустах, мы в царстве фей!

– Прекрасно. Я согласна. Но Оберон с Титанией – актеры?

Шекспир воссоздает миросозерцание свое и эпохи:

– Здесь Англия среди морей и лета, здесь вся земля до Индии далекой и в небесах вселенная сияет, и тишина вечерняя, как память в нас воскресающая из всех времен, и шорох листьев, звон ручья, как песнь Орфея, отзвучавшая когда-то, и феи здесь, как первообразы…

– И все любовь? Здесь самое время разыграть сценку из «Венеры и Адониса», что мы с Уилли заучили. Это будет сюрприз для всех, но я тебе открылась, чтобы ты не судил нас строго.

Все собираются у опушки леса в ожидании чего-то… Из-за кустов выглядывают Анжелика, Франсис, графиня, сэр Томас, а с другого места сэр Чарльз Данверз, сэр Генри Лонг и другие; в лесу сбежалась и прислуга в ожидании чудес.

Графиня с удивлением:

– Мы видели Оберона с Титанией, и фей, и эльфов целый рой, но то ведь были все-таки актеры, я думала…

Франсис смеется:

– И мне казалось так, и я их не пугалась, лишь смеялась забавным шуткам развеселых эльфов, отнюдь не маленьких, скорее взрослых по возрасту и стати мужичков, но столь подвижных…

Сэр Томас с любопытством:

– Нет, видим мы не фей, пред нами нимфы, едва одеты, в туниках прозрачных…

Графиня смеясь:

– А кавалеры строгие у них, обросшие чуть шерстью и с копытцами…

Анжелика вскрикивает:

– Сатиры! Вид у них забавный. Боже! Едва одеты…

Сэр Чарльз с хохотом:

– Вовсе не одеты!

Анжелика:

– Куда они бегут? На праздник Вакха?

– Бежим и мы за ними!

Кларенс, паж с очертаниями тонкой и стройной фигурки девушки:

– Это сон!

Показываются граф Саутгемптон, Шекспир и другие. Они замечают сатира.

Генри смеется:

– Сатир? Проказник эльф предстал сатиром? С него ведь станется, когда коня изображать умеет в беге, с ржаньем, ну, прямо страх, несется на тебя, и нет спасенья…

Уилл с улыбкой мага:

– Как во сне бывает.

Анжелика уточняет:

– Так мы все спим в лесу и видим сны?

Шекспир беззаботно:

– Мы в Англии, а снится нам Эллада.

На опушке леса, освещенном закатными лучами, между тем как в лесу под купами деревьев воцарились сумерки, проступают две фигуры.

Франсис, выглядывая:

– Ах, что там? Свидание?

Шекспир с торжеством:

– И в самом деле! Что я говорил вам? Там, на опушке, свет дневной сияет, когда у нас почти что ночь взошла. Там свет сияет красоты – богиня, как статуя ожившая, склонилась над юношей прекрасным, точно бог.

Анжелика догадывается:

– Ах, это представленье по поэме «Венера и Адонис»?

Сэр Чарльз, подпадая под общее настроение:

– Это сон. Саму Венеру кто сыграть сумеет, когда на сцену не пускают женщин, и роли их дают играть юнцам. А эта – столь прекрасна женской статью и женским ликом, что нежней цветов, и нет сомненья, женщина она.

Сэр Генри Лонг с восторгом:

– Причем прекраснейшая из женщин!

Сэр Чарльз:

– А с нею кто же? Тоже нет сомненья, прекраснейший из юношей – Адонис!

Генри, вслушиваясь:

– Немая сцена? Или пантомима? Нет, поцелуям нет конца, хотя Адонис тщится вырваться из плена прекрасных рук и нежных губ богини, не странно ли, счастливейший из смертных и красотой блистающий, как Феб… Ах, нет, Венера что-то говорит.

ВЕНЕРА. Ты одарен такою красотою, милый мой, что мир погибнет, разлучась с тобой.

АДОНИС. Владычица! Мне рано на охоту, во сне нуждаюсь больше, чем в любви.

ВЕНЕРА. Успеешь, не спеши, у нас своя охота, влекущая на свете все живое. Меня порадуй милостью своею и сотни тайн любви узнаешь, как во сне.

АДОНИС. О, постыдись! Я юн еще, невинен…

ВЕНЕРА. Ты не Нарцисс безвольный, ты охотник, еще незрел? Но ждут тебя услады… не упускай мгновенья… будешь счастлив. Любовь взлетает в воздух, словно пламя, она стремится слиться с небесами! И жизнь моя весь день полна игрою… Любовь легка мне и светла. Ужель тебе она так тяжела?

АДОНИС. В уме моем охота, не любовь. Охота вдохновенна и опасна. Любовь всего лишь сладостный недуг.

ВЕНЕРА. Как жалки только для себя усилья! Рождать – вот долг зерна и красоты… Нужны природе существа живые, они переживут твой прах и тлен. Ты, бросив смерти вызов, будешь вечно в потомстве воскресать и жить…

АДОНИС. Любви ты жаждешь, не семейных уз; в свой срок и я женюсь – тебе на радость!

ВЕНЕРА. Но будешь ли ты счастлив, милый мой? В любви, в моей любви – источник счастья. Прильни ж к нему, где грудь моя белеет… Пасись где хочешь – на горах, в долине, – я буду рощей, ты оленем будь; почаще в тайных уголках броди, цветущая долина мхом увита…

АДОНИС (отнимая руку). Бесстыдна ты, недаром говорят.

ВЕНЕРА. В уродстве стыд, о том твердит молва, а в красоте – все правда и любовь.

Разносится ржанье и топот копыт о землю, что вызывает смех у публики.

АДОНИС (вскакивая на ноги). Мой конь унесся за кобылой в лес, где я теперь сыскать его сумею?

ВЕНЕРА. Природа вся подвластна мне, богине любви и красоты, но только ты, поверить как, любви не хочешь знать? (Замирает.)

Адонис склоняется над Венерой, жмет ей нос, прикладывает ухо к груди, сгибает ей пальцы, пугаясь, дышит ей на губы и вдруг смело ее целует. Венера в упоении лежит недвижно, следя за ним сквозь ресницы.

АДОНИС. Прости меня за юность и прощай!

ВЕНЕРА (открывая глаза). А на прощанье поцелуй, Адонис?

Он целует ее, она заключает его в объятия, и между ними завязывается борьба, кажущаяся ничем иным, как неистовством страсти. Некоторые из зрителей не выдерживают и разбегаются. Но, кажется, Венера ничего не добилась, кроме ласки, с ее стороны столь пламенной, что она, похоже, смирилась, в надежде на новое свидание.

Наступающие сумерки озаряются светом ее глаз, как солнце утром освещает небеса, и лучи его жгут нахмуренное лицо Адониса.