(Бирюк) Петров - Перед лицом Родины

Слушая мать, Прохор думал о том, как еще свежа память в его семье о Константине, бросившем родину, семью и теперь скитающемся где-то за границей.

Для них, старых родителей, все дети одинаково дороги. Им непонятна та ненависть, которую питают братья друг к другу.

Дорогой Прохор сказал матери:

- Завтра, мама, уезжаю.

- Уже? - дрогнула старуха.

- Да, мама, уже. Надо ехать.

- Господи, и что ж вы все-то так мало гостите у нас?.. Денька два-три поживете и спешите... Только сердце надрываете наше. Вот и Надюшка такая же... Ну, что поделать, - раз надо ехать, значит, надо... Луша, обратилась она к снохе. - Надо курочку пожарить в дорогу, пирожочков испечь...

- Все сделаем, мамаша, - отозвалась сноха.

III

Елисейские поля - самая, пожалуй, фешенебельная улица в Париже за исключением, быть может, аристократического авеню Фош, являющегося как бы продолжением тех же Елисейских полей, несколько отходящего влево от площади Звезды к Булонскому лесу.

Летом здесь бывает особенно хорошо. Широкие тротуары затенены раскидистыми кронами могучих платанов. Всюду брызжет веселый шум, слышны разговоры на разных языках, смех...

Тут лучшие магазины, кафе и кабаре. Красивые шести-семиэтажные здания строгой архитектуры выстроились шеренгами вдоль аллей.

В один из чудесных летних вечеров, когда особенно бурно кипит жизнь на Елисейских полях, возле красочно убранной витрины большого магазина стоял плохо одетый мужчины лет сорока пяти, с желто-смуглым лицом. Вид у этого человека был изможденный, казалось, будто он только что поднялся с постели после тяжелой болезни.

Ему страшно хотелось курить, и он уже давно высматривал, у кого можно попросить сигарету или даже окурок. Но не так просто это сделать. Какой-то толстяк, к которому он обратился с такой просьбой, даже не взглянул на него, прошел мимо. Потом он попросил сигарету у веселого негра. Тот, скаля зубы, остановился, с готовностью полез в карман. Но откуда ни возьмись вдруг появился ажан. Он многозначительно посмотрел на попрошайку. Пришлось отойти от негра.

Ищущий взгляд бедно одетого человека скользил по лоснящимся от сытости и довольства лицам прохожих. Вдруг серые со стальным блеском глаза его расширились от изумления.

Помахивая стеком, пружинистой походкой идет по тротуару высокий, голубоглазый человек лет тридцати, изысканно, по последней моде, одетый. На нем короткий синий пиджак в коричневую клетку, широкие, кремового цвета брюки. На ногах поблескивают остроносые лаковые туфли. Крахмальный воротничок с галстуком-бабочкой. На затылке едва держится шляпа из рисовой соломки. Лицо молодого человека сияет от удовольствия.

- Воробьев?!

Молодой человек вздрагивает и оборачивается, недоумевающе пожимает плечами:

- Пардон, но я вас не знаю, - говорит он.

Но, вглядевшись пристальнее в давно небритое горбоносое лицо жалко улыбающегося человека, он вдруг заговорил по-русски, взволнованно:

- Господин полков... то есть, пардон, господин генерал, вы ли это?

- Ну какой я генерал? - проворчал тот. - Генеральство мое похоронено в Новороссийске... Дайте, ради бога, закурить.

Воробьев с готовностью раскрыл портсигар перед своим неожиданным собеседником. Тот грязной дрожащей рукой схватил сигарету и закурил, глубоко, с наслаждением затягиваясь.

- Отвел душу! Спасибо, - прошептал он.

Воробьев, оглянув его потрепанную фигуру, стоптанные, покривившиеся туфли, серые волосы, торчащие из-под полей замусоленной коричневой шляпы, укоризненно покачал головой, как бы говоря этим: "Эх, и опустился же ты, братец..."

- Константин Васильевич, вы живите в Париже? - спросил он.

- Да, - мотнул тот головой. - Бедствую страшно...

- Чем я могу быть вам полезен?

- Потом поговорим, - отмахнулся Константин. - Дайте посмаковать... И он еще несколько раз подряд затянулся с наслаждением.

Да, это был Константин Ермаков, в прошлом блестящий офицер, генерал. Но как он постарел! Его когда-то красивое смуглое лицо теперь поблекло, стало грязно-желтым, морщинистым. Под глазами появились мешки. Волосы поседели, выцвели, стали серыми.

- А я вас все-таки узнал. Хотя вы и очень нарядны... Смотрю: идет денди, молодой, красивый и страшно кого-то мне напоминает... Такого, знаете ли, близкого, родного. Мелькнуло в голове: Воробьев? Но нет, отвергаю эту мысль, не может быть, чтобы этот франт был Воробьевым. Ведь Воробьев - это же неуклюжий казацкий парень, а этот... Но все-таки решаюсь и окликаю... И вот видите, оказывается, не ошибся. Я вас не задерживаю?

- Да нет, что вы... Константин Васильевич, - смущенно ответил Воробьев. - Конечно, не задерживаете. Я очень рад вас видеть. Хотя раньше вы ко мне и не совсем справедливо относились, но я же был тогда всего лишь вашим адъютантом.

- Не обижайтесь. Это все в прошлом, - умиротворенно сказал Константин и пожал руку Воробьеву. - Вы, как я вижу, преуспеваете?

- Живу хорошо, жаловаться не приходится.

- Гм... приятно... Пардон, я забыл ваше имя-отчество...

Воробьев усмехнулся. Ему хотелось сказать: "Да вы его никогда и не знали".

- Зовут меня Ефимом Харитоновичем, но зовите меня просто Воробьев.

- Нет, - отрицательно покачал головой Константин. - Когда вы были моим адъютантом, тогда я еще мог позволить себе так вас называть, но... Сейчас мы с вами равны... Впрочем, - горько усмехнулся Константин, - даже и не равны... Где уж мне с вами равняться. Я так опустился.

Он тяжело вздохнул. Помолчав несколько, заговорил снова:

- Я вас прошу, Ефим Харитонович, проявите великодушие и забудьте, что я, быть может, когда-то относился к вам плохо. Мы с вами русские люди, помимо своего желания попавшие на чужбину... Так вот я, как русский человек, офицер, прошу вас тоже, как русского человека и офицера, помогите мне... помогите! - выкрикнул он с надрывом. - Накормите! Я третий день ничего не ел.

Воробьев изумленно посмотрел на него.

- Вы голодны?.. Идемте скорее, - потащил он Константина в первое попавшееся кафе, которых в Париже великое множество. Парижане любят свои кафе. Там можно побеседовать о чем угодно с приятелем, назначить свидание любовнице, поиграть в карты, перелистать журнал или газету.

Воробьев внезапно передумал.

- Нет, - сказал он, - пойдемте лучше вот в тот ресторан напротив. Я хочу вас угостить посытнее.

Ресторан был роскошный. В огромном зале все сверкало в хрустале, серебре, бронзе. На стенах картины в богатых багетах. Публики в ресторане было мало. И все, кто находился сейчас здесь, были люди солидные, хорошо одетые.

Константин, оглядев свой заношенный костюм, стоптанные и давно не чищенные туфли, беспокойно стал разыскивать, где бы сесть подальше от досужих взглядов, и, выбрав укромный утолок, потянул туда Воробьева.