(Бирюк) Петров - Перед лицом Родины

Устроившись на квартиру к знакомому зажиточному казаку Кузнецову, Концов потребовал к себе председателя стансовета.

- Вот что, председатель, - сказал он Сидоровне, когда та явилась к нему, - собирай-ка сейчас же сход. Будем сразу решать вопрос о хлебозаготовках.

- Хорошо, - кивнула Анна. - Зараз же пошлю рассыльных оповещать о сходе.

Но казаки медленно собирались в правление. Несколько раз мальчишки-рассыльные бегали по дворам, стучали палками в ставни, звонко крича:

- Эй, хозяева!.. На сход!.. На сход!.. Зараз же!..

И только к вечеру, наконец, собрались казаки, да и то далеко не все.

Сидоровна открыла собрание. Выбрали президиум. Дали слово для выступления уполномоченному крайкома Концову.

Уполномоченный важно поднялся со стула, чуть не подперев макушкой потолок большого зала бывшего станичного правления.

- Ого-го! - усмехнулся кто-то. - Вот это дяденька так дяденька, что наша станичная колокольня...

Казаки засмеялись. Концов передернулся, напыжился, глаза его гневно засверкали. Стараясь сдерживаться, он, грозно оглядывая сидевших в зале казаков, глухо заговорил:

- Мы прибыли к вам по решению вышестоящих, директивных организаций... Понимаете ли, - многозначительным взглядом обвел он собравшихся, дире-екти-ивных... Должен в самой категорической форме заявить вам: план хлебозаготовок у вас выполнен только на шестьдесят три процента... Это что же, а? Кто за вас будет выполнять остальные тридцать семь процентов? Может, Пушкин, а? Позор!.. У нас, граждане, в стране сейчас происходят великие дела. Понимаете ли, великие... Весь советский народ, засучив рукава, с энтузиазмом... понимаете ли, с энтузиазмом строит новую жизнь. А вы, граждане, видно, не желаете ее строить? Не желаете, я спрашиваю, а?..

Растерянные, подавленные грозным окриком уполномоченного краевой власти, казаки молчали, боясь даже и глаза поднять на него.

- Молчите? - ехидно усмехнулся Концов. - Я, граждане, говорить много не умею... Скажу прямо и коротко: немедля надо хлеб сдавать, план выполнять...

Концов снова оглянул тяжелым взглядом сидевших на скамьях казаков и сел на стул. С минуту в зале стояла напряженная тишина.

- Ну что ж, граждане, - спросила Сидоровна, - слыхали все небось, что сказал нам товарищ уполномоченный? Возражениев тут не могет быть никаких надобно выполнять план хлебозаготовок. Я вот предлагаю, не откладывая дело в долгий ящик, завтра же и вывезти хлеб красным обозом. Чтоб все дочиста вывезти, чтоб не оставалось за нами долга государству.

- Гм!.. Прыткая какая! - донесся чей-то хрипловатый голос.

- Слышишь, Нюра, - ласково произнес дряхлый старик с длинной веерообразной бородой, Ерофеевич, сидевший на передней скамье, - ты как все едино чужая гутаришь...

- Что значит "Нюра"? - оборвал старика Концов. - Не Нюра, а председатель стансовета. Это там где-нибудь у тебя в хате она Нюра, а здесь она товарищ председатель...

Поправка это была совершенно некстати и нелепа. Поднялся глухой ропот.

- Извиняй, коль, мил человек, ежели что обидное сказал, - проговорил растерянно тот же старик. - Ведь я без всяких там каких умыслов ай чего, по-свойски, по-простому... Я ж ее, председателя-то нашего, могет быть, вынянчил... Потому как мы суседями жили...

Концов понимал, что небезопасно ему обострять отношения с казаками.

- Говори, говори, дед, что ты хотел сказать, - снисходительно разрешил он.

- Да, милостивый товарищ, откель у нас хлеб?.. Нету у нас его. Какой был, так вывезли. Осталось мал-мало на прокорм до нови. Ведь небось сам знаешь, что летом-то засуха была страшущая, недород получился.

- Правду истинную гутаришь, дед, - обрадованно поддержал кто-то за спиной старика. - Суховей весь хлеб поизничтожил...

- Разве ж они этого понимают, эти городские-то? - послышался чей-то озлобленный голос.

- Все жилы повытянули из нас, - раздраженно поддержал второй.

В зале поднялся галдеж, раздались выкрики:

- Возили-возили хлеб целыми обозами, и все мало!

- Как прорва какая-то!

- Задушили... Жизни нет...

- Голодаем!

- В тряпье ходим...

Нагнув голову, как бык, приготовившийся бодаться, Концов прислушивался к тому, что кричали казаки. В серых глазах его отражалось крайнее недоумение: как они смеют перечить ему, представителю власти?

- А ну, помолчите, граждане! - звонко выкрикнула Сидоровна. Говорите по одному, а не все разом. Что, не желаете, что ли, помощь государству сделать? Долг ему отдать?

- Дозвольте мне сказать, - поднялся со скамьи Василий Петрович Ермаков.

- Говори, говори, Василий Петрович, - разрешила Анна.

Народ притих, выжидая, что скажет уважаемый в станице старик.

- Дорогие граждане, станичники и станичницы, - начал Василий Петрович. - Я вот о чем хочу вам сказать, как человек сознательный, советский: мы должны, конешное дело, помогать своему государству. Кто же, окромя нас, хлеборобов, могет ему помощь оказать? Ежели мы не будем ему помогать, укреплять, так оно ж могет захиреть. А ежели захиреет, силы у него не будет, так и враг наш могет нас победить, власть свою над нами установить...

Концов, поощрительно кивая, всем своим видом показывал, что полностью согласен со словами старика.

- Но помочь можно лишь тогда, - продолжал Василий Петрович, - когда у тебя есть, когда ты в силах. А ежели мы последнее отдадим, разве ж от этого наше государство сильным будет? Нет, не будет! Истинный господь, не будет! Мы ослабнем, и государство наше ослабнет... Ну, скажите ж за ради бога, сколько ж с нас, прости господи, можно шкуру драть?.. Вези и вези хлебушко, будто у нас бездонные закрома. Вот, скажем, на меня наложили страшенный налог: триста двадцать пудов хлеба. Ведь это ж ужасть! Это-то при двух десятках десятин посева...

- У тебя, Василий Петрович, больше было посева, - перебила его Сидоровна.

- Ну, нехай, могет быть, и побольше немножко, - согласился старик. А почему вот он-то, Сазон Мироныч, не составил акт на то, что половина моего посева погибла от засухи? Ведь я ему о том не раз гутарил. А он говорит: ладно, учтем. И вот тебе учел. Привел к тому, что хлеб взыскивают и с погибшего посева. Прав дед Ерофеевич, что выступал тут: посевы у нас пропали от засухи. Я все же, как сознающий человек, заставил своего сына Захара отвезти на элеватор двести пудов. Ежели б были силы, отвезли б еще, да силов нету. Осталось немножко хлеба, вряд ли и до нови хватит. Я уж не гутарю, что сами мы пооборвались и не на что купить материялу на штаны да на рубахи...

- И на семена не осталось, - проронил кто-то.

- Ну, я о семенах уж не говорю, - внушительно заявил Василий Петрович. - Добрый хозяин сам голодный будет, а семена прибережет, потому как без семян хлеборобу хоть ложись да помирай. Вот что я хотел, дорогие товарищи, сказать, нет у нас хлебушка. Может, у кого и есть, а у меня нет лишка.