Гордон Сандер - Зимняя война 1939-1940 гг

С горем в сердце я, после тщательных размышлений, пришел к выводу, что мы должны строго придерживаться решения не посылать войска в Финляндию, так как это мое абсолютное мнение — если Швеция вмешается в финские дела, это приведет к прямому риску, что мы не только окажемся в состоянии войны с Россией, но будем втянуты в войну между великими странами, и я не вижу возможным нести ответственность за такой риск».

«Слова короля как по волшебству успокоили бурю, вызванную словами Ханссона, — написал Макс Якобсон. — Эти слова ничего не изменили, но это удовлетворило эмоции народа». Так и было: Ханссон закрыл дверь шведской помощи, а почитаемый король Густав ее запер. И, к бесконечному и горькому разочарованию Маннергейма, эта дверь оставалась закрытой.

Двумя годами позже, когда началась операция «Барбаросса», король Густав, известный симпатиями к фашизму, хвалил Гитлера за то, что он избавит мир от «большевистской угрозы». Тогда же правительство Ханссона подписало соглашение, по которому запертые поезда под шведской охраной дважды в неделю провозили по территории Швеции солдат вермахта из Осло и обратно. Это так называемое «разрешенное движение» (Permitentraffik) между Швецией и Германией продолжалось до августа того года, когда Стокгольм понял, что Германия, скорее всего, войну проиграет.

Серия дипоматических и военных ударов пошатнула Маннергейма. «Последние советские успехи, — пишет его биограф, — стали для него шоком, так как надежды на более активную шведскую помощь рухнули». В такой стрессовой ситуации Маннергейм должен был встретить британского и французского гостя. На прошлой встрече с генералом Лингом финский главнокомандующий, под воздействием победы в Суомуссалми, сообщил Лингу, что он уверен в том, что финская армия сможет продержаться до мая.

Напряженная встреча между Маннергеймом и его потенциальными спасителями 20 февраля была решительно менее дружелюбной, чем предыдущая, так как обе стороны предпочитали не раскрывать карт, как свидетельствует Кларк.

«Линг сдержано говорил о времени прибытия и размере англо-французского контингента. Он также не мог ничего сказать, сумеют ли они получить право на транзит от нейтралов. Одно было ясно: первые западные солдаты, прибывшие в Скандинавию, будут полностью заняты нейтрализацией мер, которые Гитлер предпримет против Норвегии и Швеции. Поддержка финской армии отступала на второй план».

Если Линг вел себя сдержанно по отношению к Маннергейму, то и Маннергейм отвечал взаимностью и решил не сообщать ему о том, что миротворцы уже пытаются договориться с Москвой.

Казалось, что Маннергейм был опечален этими грустными новостями Линга. Или не был?

Сложно поверить в то, что Маннергейм был удивлен новостями от Линга или что он был сильно ими опечален. Как военный стратег, он должен был это предвидеть. Как политик, он теперь имел рычаг, чтобы вытащить Финляндию из войны на самых лучших возможных условиях, на которые она могла надеяться в той отчаянной ситуации.

Предупреждение о том, что подкрепления со стороны союзников прибудут через какое-то время, дали ему шанс вбить чувство здравого смысла в головы политиков в Хельсинки и призвать их стремиться к максимально быстрому заключению мира. Именно этим и занялся Маннергейм.

Несколькими днями позже в Вашингтоне Хьялмар Прокопе был почетным гостем на жалком благотворительном ужине у богатого жителя американской столицы. Два месяца финский посол был самым желанным гостем в столице. Но теперь, после двух месяцев уговоров помочь Финляндии и получив только ограниченный кредит на гуманитарные нужды, финский посол стал объектом всеобщей жалости.

Дрю Пирсон, известный вашингтонский колумнист, описал это печальное мероприятие на следующий день. Заголовок гласил: «Отчаявшиеся финны грызут ногти. Гламурные бесполезные вечеринки продолжаются».

«Самым модным, но и самым жалким способом времяпровождения вашингтонского общества, — испепеляюще написал Пирсон, — стали благотворительные мероприятия в пользу Финляндии».

Леди из высшего общества с лучшими намерениями устраивают чаепития и ужины, за которыми проблема помощи Финляндии обсуждается вновь и вновь.

В то же время обезумевший финский посол Хьялмар Прокопе сидит и слушает. Он вежлив, но легко видеть, что пока кипит дискуссия, он думает о зенитках и самолетах, и о том, сколько еще его страна продержится.

Наконец, посол встает и начинает речь.

Его голос дрожит, по щекам текут слезы, аудитория тронута. Леди расчувствованы, но для Финляндии сделано мало». Колкая статья Пирсона заканчивается конфиденциальной молнией от его личной сети агентов: «Внимание — секретные донесения сообщают, что ситуация в Финляндии с каждым днем ухудшается. Войска измотаны. Резервов почти нет. Скорее всего, все кончится за несколько недель».

Дата: 28 февраля 1940 года. Место: кабинет Молотова с видом на Красную площадь. Советский комиссар говорит по телефону с Александрой Коллонтай, его послом в Швеции. Молотов недоволен. Неделей ранее он отправил Кристиану Гюнтеру и Коллонтай список «минимальных военных требований» для начала мирных переговором с затравленными финнами.

Эти требования отражали успехи нового советского наступления на линии Маннергейма и были жесткими. В качестве цены за мир Молотов теперь хотел не только Ханко в аренду, но и передачу всего юго-восточного утла Финляндии, почти всей финской Карелии. Граница примерно совпадала с границей Петра Великого, проведенной в рамках Ништадского мирного договора в 1721 году. Тоща Россия и ее союзники, Дания и Польша, победили Швецию в Северной войне и Россия впервые стала морской державой.

И еще. Москва также потребовала полуостров Рыбачий на севере и кусок района Салла в восточной Лапландии. Вдобавок Финляндия должна была присоединиться к договору СССР и Эстонии по безопасности Финского залива. В качестве незначительной и лицемерной уступки Молотов опустил предыдущее советское требование о районах на Крайнем Севере, с этим можно было разобраться позже. Это, как отметил Молотов, — «логика войны».