Гордон Сандер - Зимняя война 1939-1940 гг

«День катастроф» — так описал его Таннер. Сначала письмо от Эркко с новыми требованиями Молотова, затем отказ шведов, а теперь новости о русском прорыве. «Конец войны уже виден». Но теперь стоит вопрос: каким будет этот конец?

Иностранная пресса, в свою очередь, продолжала по большей степени оставаться в неведении. Капризное и надменное поведение финского правительства делу пе помогало.

«Финская пресса и финские пресс-секретари пытались подать людям сенсации с непрофессиональным подходом, — писал Кокс. — Они давали эксклюзивные права на какую-то историю одному журналисту, что выводило из себя всех остальных». Так случилось с Томасом Хокинсом.

Главной проблемой, заявил Кокс, было то, что «они не любили большинство из нас. Мы были досадной помехой. У них была своя война, и никакой пропаганды, кроме своей, они видеть не хотели. Мы пытались им объяснить, что правда является лучшей пропагандой, но понимали это лишь немногие. Многие офицеры понимали нашу точку зрения и прилагали все усилия, чтобы финское Верховное главнокомандование выдало нам ресурсы. Но это были офицеры без средств влияния».

Вирджиния Коулс тоже злилась на параноидальную и непоследовательную политику финского правительства в отношении СМИ, но хотя бы признавала, что у них на то были причины.

«В написании новостей нам приходилось опираться на лаконичные сводки, которые нам каждый день выдавали в Хельсинки. По поводу боевых действий на суше они редко были длиннее 150 слов. Причиной этого было то, что успех боевых действий финнов зависел от скрытности их передвижений, внезапности их ударов во фланги и хитрости их стратегии.

Они не могли исключить возможности того, что журналисты, знающие их тактику, уедут из страны и неумышленно передадут информацию противнику. Также запрещалось критиковать русскую тактику, так как боялись, что противник извлечет из своих ошибок уроки и поправит их.

Нет нужды говорить, что количество финских войск и их потери никогда не сообщались. Результатом было то, что пресса могла только предполагать».

По правде, финские потери, которые были в разы ниже русских, постоянно росли каждый день. В побитой 3-й дивизии, которая приняла на себя основной удар русского тарана, в некоторых батальонах осталось не более 250 человек. В одной только Сумме финны уже потеряли около 700 человек, большое количество.

Все это скрывалось. Финские потери, даже их грубые оценки, которые журналисты пытались пропихнуть в свои статьи, вырезались невидимыми цензорами в «Кемпе». Цензура просматривала все статьи до того, как их можно было отослать. Родственникам погибших тоже пришлось стать участниками этого заговора молчания: вдовам павших не рекомендовалось носить траур. Однако свидетельства о растущем количестве погибших найти было легко. Можно было просмотреть объявления о погибших в «Хельсингин Саномат» или других газетах и сосчитать кресты. Финляндия истекала кровью.

Не имея информации от правительства, члены корреспондентской тусовки в «Кемпе» в результате стали брать интервью друг у друга, что привело к дичайшим, неподтвержденным слухам. Коулс живописует картину в комнате для прессы в «Кемпе»:

«Комната для прессы в «Кемпе» была переполнена корреспондентами из дюжины столиц мира. Они спорили, сомневались, бурчали, ставили все под сомнение.

Телефон звонил постоянно. На другом конце гостиницы можно было слышать, как они выкрикивали в телефон новости по всей Европе — в Стокгольм, Копенгаген, Амстердам, Париж и Лондон, и даже через Атлантику в Нью-Йорк».

Большинство из этих журналистов имело очень смутное представление о том, о чем же они писали новости, что вполне устраивало финнов.

На следующий день, 14 февраля, Джеймс Алридж, который освещал события войны с декабря, отправил свою последнюю статью из Хельсинки. Один из немногих журналистов, пользовавшихся расположением финских властей, он только что вернулся с фронта из Суммы. Курганы из русских тел напомнили ему то, что он видел месяцем раньше в Суомуссалми. Австралиец не питал иллюзий и понимал, что советское наступление на линию Маннергейма, которое он только что увидел, являлось самым важным событием войны.

Серьезность военной ситуации, но не масштабы проблем, были подытожены на чрезвычайной пресс-конференции собранной в усадьбе президента на берегу моря. Алридж, становящийся все более и более скептичным по отношению к финскому правительству, тоже посетил ее. На пресс-конференции правительство заверило собравшихся журналистов в том, что линия Маннергейма не прорвана. Алридж в этом сомневался.

Вяйно Таннер, который уже получил информацию о положении дел на фронте, был более осторожен в частном разговоре с репортером-скептиком. «Положение дел на фронте в Сумме — не будничная вещь. Несомненно, это самое крупное и важное сражение всей войны».

Однако Таннер считал, что ситуация не была безнадежной. «Мы оставили несколько важных позиций, — признал он. — Но все позиции, большие или маленькие, важны. Да, по информации, что я получил, русские заняли Сумму, но вы же знаете, какие у них там потери».

Ситуация на фронте стала быстро ухудшаться. 15 февраля Советы возобновили наступление в Ляхде. Хорошо организованные русские быстро преодолели финское сопротивление и пошли на север. Позже в тот же день русские прорвали оборону в еще одном месте на дороге в Кямяря. Стало ясно, что нужно было произвести полномасштабный отход на участке от залива до озера Муолааньярви. Сумму необходимо было оставить. В 15.45 был отдан официальный приказ об отходе на промежуточную линию обороны.

В статье от 16 февраля Хансон Болдуин, видный военный обозреватель «Нью-Йорк таймс», отреагировал на пока еще не подтвержденный прорыв в Сумме и принизил его значение.

«Несомненно, русские частично продвинулись вперед на Карельском перешейке, в особенности в Сумме, — написал уважаемый колумнист. — Возможно, часть пулеметных гнезд, бетонных и стальных бункеров в той части системы Маннергейма и захвачены, но нет свидетельств о том, что русские достигли основной линии обороны».

Болдуин явно симпатизировал финнами, однако он уже не ставил на них. Если, писал он, русские сумеют взять Сумму и береговые батареи у Койвисто, которые обороняли левый фланг линии Маннергейма, то у финнов начнутся трудности. Но он не думал, что это произойдет. Обычно прозорливый Болдуин отстал от времени, если можно так сказать. На самом деле Сумма уже была захвачена и финны уже отступили на промежуточную линию обороны. В течение недели финнам придется отступить на тыловую линию обороны, и их ключевые позиции в Койвисто падут.