Маргарита Альбедиль - Индия: беспредельная мудрость

О джайнизме на Западе известно меньше, чем об индуизме или буддизме, тем более что в современной Индии адепты этой религии едва ли составляют один процент населения. Главной причиной тому – сдержанность самих джайнов, никогда не поощрявших назойливого любопытства европейцев. Многие древние джайнские рукописи из индийских и других библиотек до сих пор не опубликованы, а большая часть религиозно-философских текстов не переведена на европейские языки. Вследствие этого наши знания об этой интереснейшей религии страдают удручающей неполнотой и, возможно, неадекватностью; некоторые исследователи даже склонны рассматривать джайнизм как черновой вариант буддизма, оттесненный на периферию духовной жизни страны после того, как буддизм стал в ней господствовать, да так и оставшийся на вторых ролях. По укоренившемуся общепринятому мнению, джайнизм менее интересен, чем буддизм, с точки зрения разнообразия и насыщенности догматики и философии, а разрыв его с ведийской традицией менее категоричен. Но его реальное значение в жизни многих поколений людей было не менее определяющим, чем значение буддизма, и без него общая архитектоника индийской духовной жизни будет неполной. К тому же джайнизм всегда играл заметную роль в индийской культуре, создавая особую динамику форм. Наконец, с точки зрения религиоведческой он выделяется особым, ни с чем не сравнимым жизненастроением, представляя собой настоящий апофеоз аскетизма. Основоположник религии Джина Махавира был старшим современником Будды или даже его предшественником, и сомневаться в историчности обоих вероучителей нет никаких оснований.

Им выпало жить в особый период в духовной истории Индии. Будда в дошедших до нас сутрах не раз сетовал на настоящую «манию полемики», которая, подобно моровому поветрию, охватила индийское общество той поры. Индия тогда и в самом деле бурлила, как кипящий котел. Ее раздирали отнюдь не политические страсти и не экономические недовольства, что нам было бы понятно и близко. Нет, главным, что окрашивало ту эпоху, был яркий и неповторимый колорит бурной интеллектуальной жизни, увлечение вопросами метафизики и глубокий интерес к проблемам человеческой жизни и смерти. Все это вызывало в конечном итоге расширение духовного горизонта традиции, а «броуновское движение» умов привело к качественным сдвигам в способах мышления.

Это было новое, «осевое» (в терминологии К. Ясперса) время, когда уходила в прошлое прежняя мифологическая эпоха и возникали вопросы, связанные со смыслом и пределом человеческого существования. Мудрецы того времени решали их не только умозрительно, но и практически, всей своей жизнью, претворяя ее в главный аргумент своей философии. Прочное и, казалось, выстроенное на века здание брахманской ортодоксии давало заметные трещины, грозящие развалить все строение. Появились многочисленные «диссиденты», предлагающие новые идеи и целые учения и уверенно ощущающие себя «миссионерами» новых религиозных взглядов, они торопились продемонстрировать их преимущества, и самой подходящей площадкой для этого оказались «дискуссионные клубы».

Да, именно так. Современное слово «клуб» применительно к древнеиндийской жизни – отнюдь не преувеличение. Правители государств действительно строили специальные залы для полемики и вместе со своими царственными супругами присутствовали на захватывающих полемических схватках, получая от этого удовольствие не меньшее, если не большее, чем европейские средневековые рыцари и их дамы от рыцарских турниров. Новые духовные веяния той поры подталкивали к очень непростому и, видимо, порой мучительному выбору: оставаться ли в лоне брахманской ортодоксии, соглашаться ли с диссидентами (и с кем из них?) или искать другие духовные пути. Как и во все времена, рядом с искренними искателями истины подвизались и честолюбцы всех пород, и снедаемые тщеславием краснобаи, и коварные интриганы. Можно представить себе, как все это сплелось в один клубок: сила и слабость, низость и благородство, искренность и лукавство. И все-таки именно этому времени Индия, а с ней и немалая часть человечества, обязана лучшими достижениями уникально богатой духовной традиции.

Вот в таких условиях жили, творили и действовали два великих современника, Будда и Джина Махавира, что значит «Победитель», «Великий герой». Буддисты, предпочитавшие его называть Нигантха Натапута (первое имя означает «Разорвавший узы», а второе указывает, что он принадлежал к роду Натов, входившего в союз племен личчхавов), причисляли его к так называемым еретическим учителям и посвятили ему больше строк, чем другим представителям этого ряда, не пожалев для его описания едких пародийных колкостей, которые напоминают обыкновенные пропагандистские трюки, использовавшиеся во все времена. Так, например, ничего, кроме недоумения и скепсиса, не может вызвать рассказ буддистов о том, что Джина без всяких на то оснований претендовал на сверхзнание и обладание сверхсилами, но что, когда хозяин сандаловой чаши предложил ее любому, кто сможет снять ее с жерди, будущий «Великий герой» попытался сделать это с помощью недостойных уловок, но оказался неспособным перехитрить владельца чаши и был посрамлен.

По всей вероятности, причина такого заинтересованного и повышенного внимания буддистов к Джине заключается в том, что он был весьма искусным и популярным проповедником и создателем стабильной общины, успешно конкурировавшей с буддистами вплоть до «ухода» буддизма из Индии в эпоху средневековья, то есть в течение почти полутора тысячелетий. Как пишет французская исследовательница К. Кайя, «джайнское движение, вероятно, многим обязано миссионерскому рвению и одаренности Махавиры, равно как и его умению организовать сплоченное общество „духовных" и мирян… С течением времени это движение доказало свою достаточную динамичность, способность к продолжению деятельности Махавиры и даже, подобно ему самому, к завоеванию симпатий и поддержки многих правителей». Джайны и в самом деле имели весьма влиятельных покровителей в разных странах Северной Индии. Достаточно сказать, что одним из учеников Джины был Абхаяраджакумара, побочный сын знаменитого Бимбисары, царя Магадхи.

Илл. 86. Джина Махавира. Бронзовая статуэтка Гангского периода (ок. X в.) из Манджарабада

О конкретных обстоятельствах жизни Махавиры известно немногое: практически ни одна дата и ни одно событие из его жизни не могут быть установлены с исчерпывающей исторической достоверностью. Как и в случае с буддизмом, адептов джайнизма это мало беспокоит: для них важнее легендарный образ основателя религии, воплотивший определенное сверхличное жизнепонимание, нежели сухой, беспристрастный и мало говорящий сердцу язык достоверно выверенных научных фактов. Биография Джины отчасти напоминает жизнеописание Будды, хотя кажется менее яркой и привлекательной.