Михаил Кром - Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

Осада Смоленска началась, видимо, во второй половине августа. В послании польским панам, написанном между 5 и 17 августа, Александр живописует, как к нему снова и снова приходят жители Смоленска с плачем и мольбой о защите от врага, вставшего лагерем в 20 милях от их города [906]. А к концу этого месяца король получил уже донесения о стычках под Смоленском между осаждающими и осажденными [907].

Разумеется, главная роль в обороне города принадлежала гарнизону, но многое зависело и от позиции горожан, а они демонстрировали полную лояльность Литве, надеясь, как явствует из приведенного выше документа, на помощь короля, и не собирались сдаваться, хотя на их долю выпали во время осады нелегкие испытания: согласно Хронике Быховца, «москвичи… будучи под Смоленском, воевали на вси стороны, а город Смоленск, мало не увесь пушками обложивши, и день и ночь безпрестанно его добывали… невымовныя штурмы на него чинили…» [908]27 августа Иван III послал к сыну дьяка Ивана Телешова с приказом ускорить взятие города [909]. 16 сентября осаждающие предприняли последнюю попытку штурма крепости, но были отбиты с потерями: как донесли королю, якобы был убит «один из главных воевод по имени Палецкий» (в разрядах похода такой воевода не значится [910]) и взорвана одна вражеская пушка [911]. Правда, согласно Типографской летописи, русские воеводы «стояша… под градом до Воздвижениа Честнаго Креста» [912], т. е. до 14 сентября, но, вероятно, точнее известие Вологодской летописи о том, что они «отидоша прочь на третий день по Воздвижениеве дни» [913], т. е. 17 сентября — на следующий день после неудачного штурма.

Итак, взять Смоленск не удалось. По возвращении в Москву князь Дмитрий Иванович (словно ища виновников неудачи) пожаловался отцу на низкую дисциплину в полках: «многые дети боярские… в волости отъежщая, грабили без его ведома, а его не послушашя», — виновные тут же были наказаны [914]. Сам же Иван III в наказе послу к хану так объяснил причину неуспеха: «пришла великая рать, ино корму не стало, не на чем было стояти города доставати» [915]. Современные исследователи (К. В. Базилевич, А. А. Зимин) в качестве «важнейшей причины» указывают на недостаток артиллерии у осаждавших [916], хотя источники, как мы видели, как раз подчеркивают активное использование «московитами» пушек. Вполне возможно, что и низкий уровень дисциплины, и нехватка корма действительно имели место, но это лишь одна сторона дела, главное же заключается в том, что московские полки впервые столкнулись со столь сильным сопротивлением, и к мощи крепостных укреплений прибавилось еще упорство осажденных.

Как раз перед самой осадой, 16 августа 1502 г., Александр по челобитью смоленских мещан, жаловавшихся на разорение от размещенных в крепости наемников, выдал им льготную грамоту с освобождением на шесть лет от уплаты серебщины и ордынщины [917]. По мнению В. П. Мальцева, это и другие пожалования Смоленску (в частности, привилей 1505 г.) свидетельствуют о том, что «король чувствовал шаткость своих позиций в Смоленске и старался льготами привязать к себе население» [918]. С этим выводом трудно согласиться. Бесспорно, господарь уделял большое внимание Смоленску как важнейшему форпосту на восточных рубежах Литовского государства: вскоре по восшествии на литовский престол, в начале 1493 г., Александр обратился к смолянам со специальным посланием, в котором выражал надежду на их верность и на то, «иж дай Бог, замок наш Смоленск будет в целости захован» [919]. Однако о шаткости литовских порядков в Смоленске говорить нет оснований. Во время войны 1492/93 г., как мы помним, смоляне входили в великокняжескую «заставу» в верховских городках, пытаясь удержать их под литовской властью. Другим доказательством их лояльности к виленскому двору стала безуспешная осада 1502 г. Поэтому, подтверждая в 1505 г. своим привилеем права горожан, Александр с полным основанием мог сказать, что смоляне не только прежним господарям верно служили, «але вжо и часу счастного панованья нашого противу неприятелем нашим они досыть чинили и нам верне служили, яко господару своему отчинному и дедичному» [920].

Перемирие 1503 г. лишь на несколько лет приостановило борьбу между двумя державами. Уже в 1507 г., при новом московском государе Василии III и новом великом князе литовском и польском короле Сигизмунде I, война возобновилась [921]. В июле рать под командованием И. В. Вельяминова ходила «на смоленские места» [922]; литовский же отряд сжег в 1507 г. Чернигов [923]. Осенью того же года зона боевых действий переместилась к Мстиславлю и Кричеву. Большинство летописей кратко сообщают о посылке 14 сентября 1507 г. великим князем воевод, кн. В. Д. Холмского и Якова Захарьича, к Мстиславлю [924]; Типографская летопись прибавляет к этому, что «тогды же под Мстиславлем посады пожгли» [925]. Некоторые дополнения можно найти в польских хрониках: так, Бернард Ваповский сообщает, что войско великого князя Василия осадило и пыталось взять крепости Мстиславль и Кричев; узнав об этом, король послал туда воевод на выручку; услышав об их приближении, «московиты» сняли осаду и быстро отступили [926]. Станислав Гурский упоминает, что войско «Московита» вошло в Литву в ноябре (это согласуется с датой выхода из Москвы 14 сентября) и осадило названные крепости, но вследствие сильных морозов вернулось в Московию [927]. Позднейшие хронисты ничего ценного к этому не добавляют, Кричев у них превратился в «Гзиков» и т. п. [928]О действиях под Кричевом упоминает и Типографская летопись: у стен этого города воеводу Михаила Образцова «ис пищали застрелили» [929]: видимо, осажденные активно оборонялись.

Разряды сообщают о посылке в сентябре 1507 г. еще одной рати — из Великих Лук, во главе с боярином Г. Ф. Давыдовым — Челядниным, но направление похода не определено, сказано просто — «в Литовскую землю» [930]. В последующих кампаниях псковские воеводы обычно направлялись к Полоцку и Витебску, поэтому можно предположить, что именно рать Г. Ф. Давыдова имел в виду Сигизмунд в посольских «речах» к ливонскому магистру от 26 ноября 1507 г., где он сообщал, в частности, что «князь московский… присылал замку… Полоцка добывати колкодесять тысяч, а вшакож з ласки Божьее без кождое образы замку и з шкодою немалою мусили люди его з земли выехати» [931]. Итак, ни Мстиславля, ни Кричева, ни Полоцка (не говоря уж о Смоленске, под стенами которого также появлялась в 1507 г. московская рать [932]) взять не удалось, воеводы ограничились лишь опустошением волостей и сожжением посадов.

Военные действия следующего, 1508 г. уже рассмотрены нами подробно ранее (см. ч. 1, гл. 4) в связи с изучением мятежа Глинских. Здесь же уместно напомнить, что мятежники даже при содействии присланных им на помощь Василием III войск не смогли взять ни одного города — ни Минска, ни Слуцка, ни Орши, ни Мстиславля, ни Кричева. Особенно примечательна безуспешная осада ими в течение нескольких недель Минска, гарнизон которого, по словам самого Михаила Глинского, насчитывал «только тридцать жолнеров, а люди были… на городе велми малые» [933]. Таким образом, неудача осады объяснялась именно позицией горожан, в массе своей не желавших менять литовское подданство на московское [934].