Валентин Пикуль - Досуги любителя муз

Валентин ПИКУЛЬ

Досуги любителя муз

Вдали остался древний Торжок - с его душистою тишиной провинции, с угасшей славой пожарских котлет, воспетых Пушкиным. Бежали поляны в синих васильках, сухо шелестели серебряные овсы. Поля, поля, поля... Над разливами хлебов показались кущи старого парка - это село Никольское на реке Озсуге; за кулисами юной поросли укрылись остатки былой усадьбы. "Минувшее предстало предо мною!" Отсверкали молнии давних времен, войны чередовались с недородами, эпидемии с восстаниями, но здесь до наших дней выстояли могучие вязы и липы, веками цветет неутомимый жасмин, вспыхивают яркие созвездия шиповников. Вот и ротонда мавзолея-усыпальницы, где опочил сам создатель этой красоты, когда-то писавший: "Я думал выстроить храм солнцу.., чтобы в лучшию часть лета солнце садилось или сходилось в дом свой покоиться. Такой храм должен быть сквозным.., с обеих сторон его лес. Но где время? И где случай?"

Время вспомнить о Николае Александровиче Львове.

Выпал случай начать рассказ с Гаврилы Державина, ибо имя Львова неотделимо от имени великого российского барда.

***

Смолоду парил высоко, но земных радостей не избегал.

Катерина Урусова, некрасивая тихонькая поэтесса, была влюблена в этого крепкого, добротного человека, хотя Гаврила Романыч от брачных уз с вдохновенной княжною уклонился.

- Я мараю стихи, да еще она марать станет, эдак-то и щей некому в доме будет сварить, - говаривал он себе в оправдание.

А на празднике водосвятия, глядя на суету народную из окошек дома Козодавлевых, приметил он в толпе девицу Катерину Яковлевну, и она ему полюбилась. Нанес визит ее матушке; босая девка светила поэту сальною свечкой, воткнутой в медный подсвечник; пили чай в горницах; избранница поэтического сердца вязала чулок и отвечала лишь тогда, когда ее спросят; улучив момент, Державин с прямотою солдата заявил красавице:

- Уж ты не мучь меня, скажи - каков я тебе кажусь-то?

- Да не противны, сударь...

В апреле 1778 года сыграли свадьбу, и поэт надолго погрузился в семейное блаженство, никогда не забывая воспеть в стихах свою волшебную "Плениру".

В одно же время с женою обрел Державин и друга себе - Николеньку Львова, а этот замечательный человек вошел не только в быт, но и в поэзию Державина... Историки признают, что "в поэзии Львов выше всего ставил простоту и естественность, он знал цену народного языка и сказочных преданий.

Львов надолго остался главным эстетическим советником Державина".

- Опять ты, Романыч, под облака залетел, - выговаривал он поэту. - На что тебе писать "потомком Атиллы, жителем реки Ра"? Не проще ли сказать эдак: сам я из Казани, урожден на раздолье волжском. Отвяжись от символов классических, от коих ни тепло, ни знобко, - стань босиком на землю русскую!

Давеча за ужином нахваливал ты пирог с грибами да квасы с погребца...

- Ой, Николка, друг мой, што говоришь-то? Неужто мне, пииту, пироги с квасами воспевать?

- А разве не слышал, как девки в хороводе поют: "Я с комариком плясала"? Простонародье и комара смело в поэзию погружает. Пироги да квасы - суть приметы жизни народной.

Вот и пиши, что любо всем нам, и станешь велик, яко Гомер...

Воспарить к славе можно ведь и от румяной корочки пирога!

Из подражателя классикам Державин вырос в дерзкого разрушителя классики, а советы Львова даром не пропали:

Я озреваю стол - и вижу разных блюд

Цветник, поставленный узором;

Багряна ветчина, зелены щи с желтком,

Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,

Что смоль, янтарь-икра, и с голубым пером

Там щука пестрая - прекрасны!

Так не мог бы писать ни Тредиаковский, ни Ломоносов!

Так мог писать только Державин - певец радостей бытия.

Как никто другой он умел брать слова, подобно живописцу, берущему на кисть краски, и писать словами стихи, похожие на живописные полотна... Смотрите, какие он создавал картины:

На темно-голубом эфире

Златая плавала луна:

В серебряной своей порфире,

Блистаючи с высот, она

Сквозь окна дом мой освещала

И палевым своим лучом

Златые стекла рисовала

На лаковом полу моем.

Именно так: не читайте, а - смотрите, ибо это уже не столько поэзия слов, сколько совершенство живописных красок. Впрочем, Державин не всегда подчинялся редактору - Львову:

- А кто сказал, что речь должна без ошибок быть? Скушно мне от слов, кои вылизаны, как мутовка старая. Нет, друг мой!

Это чиновнику ошибаться нельзя, а творцу даже полезно...

Да и сам Львов не чтил литературных канонов:

Анапесты, спондеи, дакгили

Не аршином нашим меряюы,

Не по свойству слова русского

Были за морем заказаны.

И глагол славян обильнейший,

Звучный, сильный, плавный, значущий...

- Этот глагол, - утверждал Львов, - чтобы в заморскую рамку втиснуться, ныне принужден корчиться.., а Русь размашиста!

Поэты редко следуют по избитым в жизни путям.

Однако случилась самая банальная история...

Петербург был прекрасен! Прямые першпективы еще терялись тогда на козьих выгонах столичных окраин; трепеща веслами, как стрекозы прозрачными крыльями, плыли по Неве красочные, убранные серебром и коврами галеры и гондолы, и свежая невская вода обрызгивала нагие спины молодых загорелых гребцов...

На одной из линий Васильевского острова проживал сенатский обер-прокурор Алексей Афанасьевич Дьяков, и никто бы о нем в истории не вспомнил, если бы не имел он пятерых дочерей-красавиц. Так уж случилось, что девиц Дьяковых облюбовали поэты. Стихотворец Василий Капнист женился на Сашеньке Дьяковой, а Хемницер и Львов влюбились в Марьюшку; она из двух поэтов сердцем избрала Львова, после чего Хемницер уехал консулом в Смирну, где вскоре и сгинул в нищете и одиночестве. Державин, когда скончалась его волшебная "Пленира", тоже явился в дом Дьяковых, где избрал подругу для старости - Дашеньку, но это случилось гораздо позже... А сейчас прокурор Дьяков мешал браку Маши со Львовым, который положения в свете еще не обрел, а богатства не нажил.

- Что у него и есть-то? Одно убогое сельцо Никольское под Торжком, а там, сказывают, болото киснет по берегам Овсуги, коровы осокой кормятся... Да и чин у него велик ли?

- Николенька, - отвечала Маша, - уже причислен к посольству нашему в Испании, а в Мадриде чай чины выслужит.

- Вот и пущай в Мадрид убирается, - рассудил непокорный прокурор. - С глаз долой - из сердца вон...

Не так думали влюбленные, и Львов предложил Маше бежать в Испанию, где и венчаться; но все случилось иначе. Была зима - хорошая и ядреная, солнце светило ярчайше, сизые дымы лениво уплывали в небо над крышами российской столицы. Сунув руки в муфту. Маша Дьякова уселась в санки.