Марсель Брион - Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта

Тело умершего отвозили в церковь, там происходили отпевание и последнее прощание с умершим. Но хоронить можно было лишь спустя двое суток с момента смерти: специальный указ не делал исключения даже в случае смерти от черной оспы или чумы. Поэтому покойника оставляли до наступления темноты в специально для того отведенном месте храма. Затем возница погружал тело или тела, если их было несколько, на дроги и отвозил на кладбище, вынесенное далеко за городскую черту. Сопровождать умершего на кладбище было запрещено. Погребение также совершалось без присутствия близких или каких-либо других людей, кроме могильщиков… Обычным явлением были похороны нескольких умерших в одной общей могиле». [2] Baer С. Mozart. Krankheit — Tod — Begräebnis. Salzburg, 1966. S. 121–125.

Самым знаменитым австрийским мифом стал миф габсбургский, в котором реальность незаметно переплелась с иллюзией, прославление реальных ценностей — со сказочными. [3] Об этом см.: Claudio M. Der «habsburgische Mythos» in der österreichischen Literatur. Начало габсбургского мифа относят к 1806 году, когда император Священной Римской империи Франц II стал австрийским императором Францем I. Через габсбургский миф проходит вся своеобразная история Австрии, тесно связанная с христианской католической культурой и пережитой этой страной эпохой великих преобразований, эпохой Просвещения, в честь императора Иосифа II получившей здесь название «эпохи йозефинизма». Основными компонентами этого мифа были отсутствие национальной замкнутости и даже чрезвычайная открытость австрийского общества, приверженность бюрократии и гедонизм. Об истоках «открытости» убедительно написал известный австрийский писатель и публицист рубежа XIX–XX веков Герман Бар, который в своей книге «Вена» попытался разложить на составляющие так называемый австрийский характер и определить меру влияния на его формирование осевших на территории Австрии многочисленных племен и народностей: кельтов, римлян, германцев и славян. «Кельты — это основа венцев, — пишет Бар. — Сами люди не сильные, не своенравные и не настойчивые, но с какой-то удивительной расположенностью по отношению к другим, в которых они только и могут раскрыться, всегда готовые от себя отказаться, всегда готовые уступить, отступить, воспринять, привлечь к себе, ассимилироваться самим или раскрыться для других. Они готовы к постоянному становлению. У них нет никакого характера, один лишь контур. Это народ, который содержит в себе только форму. Это народ великих актеров». «Двенадцать разных голосов шепчутся в дунайской крови расположившегося здесь народа, и кто является истинным австрийцем, у того двенадцать и более душ», — отмечал исследователь австрийской литературы Бауманн.

Что же до бюрократии, то венцы культивировали ее прежде всего из приверженности к порядку, иерархии. Не случайно в творчестве классика австрийской литературы Грильпарцера наиболее часто встречающееся слово — «порядок»; каждый из его героев готов умереть за «порядок», который они воспринимают как божественный, данный свыше. Однако у приверженности к порядку есть и оборотная сторона: это стремление приводит к тому, что отдается предпочтение не нарушающей порядка посредственности, к отказу от любых перемен, к политической, а также и душевно-духовной иммобильности. Любимым героем австрийской литературы той эпохи был старый, трудолюбивый чиновник, «который стремится сдержать штурмующие ветры скрепами деловых бумаг — как в канцелярии, так и в жизни».

Третьим компонентом габсбургского мифа, который наиболее полно раскрыт в книге «Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта», был гедонизм, культивирование чувственных развлечений. К нему же относился миф о «прекрасном голубом Дунае» и «венской крови». В это же время родился и миф о Вене как городе вечного праздника. Стефан Цвейг писал: «Было потрясающе жить в этом городе, который гостеприимно принимал все чужое и с радостью отдавал себя… Вена была, как известно, городом наслаждений, где очень заботились о кулинарии, хорошем вине и терпком свежем пиве, а также о выпечке и сладком. Но в этом городе были взыскательны и к утонченным удовольствиям — музыке, танцам, театру, ведению беседы. Умение вести себя любезно и со вкусом рассматривалось здесь как особое искусство».

Марсель Брион подробно рассказывает и о гурманстве венцев, и об их приверженности музыке, а также об особой любви к театру. Целый пласт австрийской культуры связан с народным театром. Как мы уже говорили, Австрия — страна, соединившая в себе не только различные народности, но и различные культуры. Театр здесь складывался из элементов орденского, а именно иезуитского и бенедиктинского театров, школьной драмы, испанского театра, а также итальянской оперы, комедиа дель арте и бродячих английских трупп. Театром увлекались все — от последнего башмачника до императора. Известно, что особенно расцвела венская опера после окончания 30-летней войны, благодаря покровительству жены Фердинанда II Элеоноры Мантуанской. Фердинанд II и сам был очень музыкален, сочинял, рисовал и писал музыку вместе с женой. Так что не зря знаменитый Монтеверди посвятил государю своего «Одиссея». На рубеже XIX–XX веков, в эпоху модерна, любовь к театру выльется в особую эксцентричность венцев и стремление к театрализации жизни.

Таковы истоки габсбургской политической мифологии, развившейся и укрепившейся благодаря обоюдному согласию «верхов» и «низов». К этой же мифологии относится и беспрецедентная забота венцев о своих монархах и одновременно детская доверчивость к тому, что они делали и говорили. Нигде так, как в Австрии, от монархов не требовали в первую очередь проявления высоких нравственных и душевных качеств. Не случайно в центре Вены поставлен памятник Марии Терезии в окружении четырех аллегорических фигур — Мягкости, Мудрости, Силы и Справедливости. Этот обычный для классицистического стиля антураж приобретает в Вене дополнительный оттенок. А напротив памятника Марии Терезии в народном парке можно увидеть статую хрупкой императрицы Элизабет, супруги императора Франца Иосифа, трагически погибшей в 1898 году. В отличие от Марии Терезии ее окружают лишь две собаки… «Она очень любила собак», — с трогательной серьезностью объясняют эту «аллегорию» венцы.

Мария Терезия вошла в историю как «мать своих подданных». Вольтер в «Краткой истории столетия Людовика XV» описал, как, держа на руках малолетнего сына, Мария Терезия в трудную минуту обратилась за помощью к венграм, не устыдившись прилюдно заплакать. Результатом этого проявления слабости стали преданность подданных и их горячая симпатия, завоеванная ею на всю жизнь. В отличие от своего сына, императора Иосифа II, Мария Терезия прекрасно чувствовала обстановку и умела идти на компромисс. В своих реформах она стремилась соблюдать «золотую середину» и не затрагивать исконно сложившихся порядков, как то: привилегий старых аристократических родов, отношений Церкви и государства. Зачинательница основных реформ Австрийской империи Мария Терезия придерживалась консервативных взглядов не только в политике, но и в быту. Наследнику престола Иосифу удалось уговорить мать сделать прививку от оспы лишь после того, как эпидемия унесла жизни первой жены самого Иосифа и одной из дочерей Марии Терезии, а также навсегда изуродовала дочь Елизавету, по общему признанию самую красивую девушку в семье.