Борис Григорьев - Повседневная жизнь российских жандармов

И наконец, теоретически не исключен также вариант того, что ввиду неизбежной в результате массовых арестов народовольцев расшифровки Дегаева как агента Судейкин уже поставил на нем крест. Если это так, то Дегаев не мог не почувствовать этого и не сделать для себя необходимые выводы. Несомненно одно: не запоздалая совесть заговорила в душе Дегаева, когда он в сентябре 1883 года ринулся в Женеву, чтобы упасть на колени перед Тихомировым и очиститься от скверны предательства, а животный страх за свою жизнь и хорошо продуманная и разыгранная, как по нотам, попытка спасти ее убийством Судейкина.

Дегаев весной 1883 года доставил для «Листка „Народной воли“», издававшегося в Петербурге, и «Вестника „Народной воли“», издававшегося за границей, отредактированные в Департаменте полиции тексты речей подсудимых по делу «17-ти» народовольцев, давшие основания для их резкой критики Тихомировым на страницах эмигрантской прессы, что с нескрываемым недоумением и явной обидой было воспринято впоследствии осужденными. Смятение, злоба, обида, чувство позора, стыда, унижения и мести жандармам наполнили души революционеров. Судейкин добился того, что хотел, но своими мерами он переполнил чашу терпения народовольцев. Такова было логика ожесточенной и бескомпромиссной борьбы без правил с его стороны, ответом на которую с другой стороны было его хладнокровное и жестокое убийство. Именно при этом непременном условии Тихомиров обещал сохранить жизнь и свободу Дегаеву.

…Прощенный Дегаев вернулся в Россию и в декабре 1883 года снял квартиру в доме № 93 по Невскому проспекту, которая, кстати, сохранилась до наших дней. В помощь ему вскоре из Киева прибыли народовольцы В. П. Конашевич (1860–1915) и Н. П. Стародворский (1863–1918). В квартире Дегаева в роли его лакея осторожный Судейкин поселил штатного сотрудника Петербургского охранного отделения, запасного унтер-офицера П. И. Суворова.

Трагедия разыгралась между четырьмя и пятью часами вечера 16 декабря 1883 года, когда Судейкин вместе со своим племянником, казначеем охранного отделения Н. Д. Судовским, прибыл на эту конспиративную квартиру. Там его уже с нетерпением ждали убийцы, вооруженные пистолетом и ломами («железными, полупудовыми, около аршина длиной», как свидетельствует Тихомиров). «Лакея» Суворова Дегаев заранее под благовидным предлогом вывел из квартиры. Сняв в прихожей и столовой верхнюю одежду, в которой остались револьверы, они прошли в квартиру, причем Судейкин неосмотрительно бросил на диван в столовой палку с вмонтированным в нее стилетом. Дегаев выстрелил из револьвера Судейкину в спину и стремглав покинул квартиру, опасаясь, очевидно, того, что подельники, покончив с Судейкиным, могли убить и его [66] Характерная деталь: большинство революционеров, нападавших на свои жертвы, предпочитали стрелять им в спины. Завидная предусмотрительность, свидетельствующая о том, что они действовали как заурядные уголовники-убийцы, а не народные мстители. .

Огнестрельная рана, нанесенная Дегаевым Судейкину, оказалась, по свидетельству судебно-медицинской экспертизы, смертельной, однако Стародворскому и Коношевичу потребовалось нанести ему еще несколько ударов ломами по голове, прежде чем им удалось добить свою жертву. Смертельно раненный выстрелом Судейкин, несмотря на всю свою недюжинную физическую силу, уже не мог оказать им какого-либо реального сопротивления, и они, в сущности, зверски добивали полумертвого человека. Николаю Судовскому убийцы успели нанести несколько ударов ломами по голове, после чего оставили умирать в луже крови на полу спальни, но он, к счастью, остался жив.

О смерти и отпевании Судейкина, которое происходило в церкви Мариинской больницы, в газетах столицы империи были напечатаны лишь короткие сообщения. 17 декабря Главное управление по делам печати распространило циркуляр «О запрещении высказывать в печати какие бы то ни было суждения об убийстве подполковника Судейкина, которое произошло в ночь с 16 на 17 декабря 1883 года». Александр III на докладе министра внутренних дел графа Д. А. Толстого «собственноручно начертать соизволил»: «Я страшно поражен и огорчен этим известием. Конечно, мы всегда боялись за Судейкина, но здесь предательская смерть. Потеря положительно незаменимая. Кто пойдет теперь на подобную должность? Пожалуйста, что будет дознано нового по этому убийству, присылайте ко мне. А.».

18 декабря 1883 года государственный секретарь А. А. Половцев записал в своем дневнике: «В 2 часа у Толстого, весьма взволнованного убийством Судейкина. Судейкин был выходящая из общего уровня личность, он нес жандармскую службу не по обязанности, а по убеждению, по охоте. Война с нигилистами была для него нечто вроде охоты со всеми сопровождающими ее впечатлениями. Борьба в искусстве и ловкости, риск, удовольствие от удачи — все это играло большое значение в поисках Судейкина и поисках, сопровождавшихся за последнее время чрезвычайными успехами».

Эта высокая оценка полицейско-розыскной деятельности Судейкина исходит не только от самого А. А. Половцева, но и от графа Толстого, который, по лживым уверениям Дегаева в изложении Тихомирова, якобы ни в грош его не ставил и третировал, как мог. И это, к слову сказать, был тот самый граф Д. А. Толстой, который, по свидетельству графа П. А. Валуева, на реплику о том, что он напрасно предоставил всю полицию в распоряжение своего товарища, генерала П. В. Оржевского, ничтоже сумняшеся отвечал: «Пусть на нем лежит ответственность, и пусть в него стреляют, а не в меня».

Убийство Судейкина было поистине тяжким ударом по всей правоохранительной и полицейской системе империи. В его торжественных похоронах, как об этом сообщала столичная пресса, приняли участие многочисленные представители различных полицейских и жандармских служб. Ф. М. Лурье пишет: «Вся полицейская Россия скорбела по Судейкину. Ходили слухи, что императрица прислала венок на его могилу. Вряд ли, убили полезную, талантливую, незаменимую, но всего лишь полицейскую ищейку».

Историк ошибся. Ему надо было повнимательней прочитать «наследие» еще не покаявшегося Тихомирова, который в своей статье пишет: «Из шести венков, следовавших за гробом, пять были поднесены разными полицейскими учреждениями… Шестой венок — увы! — принадлежит Государыне Императрице: это были белые лилии… переплетенные надписью: „Честно исполнившему свой долг до конца“ …Министры… почтительно шли за гробом авантюриста. Остальная часть траурного кортежа — вся состояла из чинов явной и тайной полиции».

Со смертью Судейкина накал борьбы против революционной крамолы не ослабел: на смену погибшему пришли новые люди, в том числе его верные помощники и талантливые ученики, среди которых прежде всего необходимо назвать Петра Ивановича Рачковского. Народовольцев же сменили эсеры. П. И. Рачковский, как и многие из его поколения, начинал свою карьеру чиновником в Министерстве юстиции, вращаясь в либеральных судейских кругах, и в 1879 году арестовывался по подозрению в укрывательстве террориста Л. Ф. Мирского после его покушения на шефа Отдельного корпуса жандармов Д. Р. Дрентельна. В ходе дознания он предложил полиции свои услуги и был завербован Третьим отделением в качестве секретного сотрудника. По поручению Отделения он успешно внедрился в один народовольческий кружок, но 20 августа 1879 года подпольная газета «Народной воли», по наводке Н. В. Клеточникова, внедренного народовольцами в Третье отделение, разоблачила его как правительственного агента. После провала Рачковский был вынужден уехать из Петербурга отсиживаться в Вильно, где Третье отделение выплачивало ему материальное пособие.