Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

После XX и XXII съездов партии сотни коммунистов и беспартийных писали в ЦК КПСС о своих сомнениях по поводу официальной версии убийства С. М. Кирова и сообщали при этом некоторые факты и свидетельства, которые, по их мнению, могли бы пролить свет на это преступление. Копии некоторых из этих писем есть и в моем архиве.

Так, например, старый член партии И. П. Алексахин сообщал о своей встрече на прииске «Линковый» с другим заключенным – Дубошиным, работавшим ранее начальником Петропавловского НКВД. Дубошин рассказал Алексахину, что когда он в Москве в ноябре 1934 г. жил в гостинице «Селент» (где обычно останавливались приезжие чекисты), в их комнату зашел один ответственный работник НКВД, тесно связанный с московским руководством. «В Ленинграде, – сказал он, – готовится страшное убийство». Дубошин не придал значения этим словам. Но после убийства Кирова он спросил того же работника: «Выходит, что некоторые из вас знали о подготовке покушения на Сергея Мироновича?» Вразумительного ответа Дубошин не получил.

По свидетельству Е. П. Фролова, работавшего в 1934 г. в промотделе ЦК ВКП(б), еще утром 1 декабря 1934 г. Н. И. Ежов, который в то время заведовал промотделом, а по совместительству контролировал также деятельность НКВД, ушел в кабинет к Сталину и провел там большую часть дня. Раньше столь длительных встреч у них не было. Только в 7 часов вечера Ежов вернулся в отдел и приказал своему помощнику В. Цесарскому немедленно готовиться к поездке в Ленинград.

Известно, что вместо Кирова первым секретарем Ленинградского обкома был вскоре избран А. А. Жданов. Его помощник И. М. Кулагин свидетельствовал, что через несколько месяцев после убийства Кирова в Смольный пришла жена начальника охраны Борисова. Кулагин принял ее. Женщина умоляла о помощи, так как ее поместили в сумасшедший дом и хотели отравить, но ей удалось бежать. Еще раньше ее допрашивали в НКВД, стараясь выяснить, что рассказывал ей муж перед убийством Кирова. Но Кулагин не вправе был что-то сделать для Борисовой без ведома НКВД. Он позвонил в это учреждение и попросил поместить обратившуюся к нему женщину в обычную городскую больницу, что и было сделано. Через несколько дней Кулагин узнал, что Борисова умерла в больнице с признаками отравления.

По рассказам дочери соратника Кирова П. И. Смородина – М. Смородиной, начальник Ленинградского УНКВД Ф. Д. Медведь, узнав об убийстве Кирова, бросился бежать в Смольный, не надев даже пальто и шапку (в декабре). Однако у входа в Смольный он был задержан неизвестными ему чекистами из московской охраны, каким-то образом оказавшимися у входа раньше Ф. Медведя. Этот рассказ, впрочем, содержит, видимо, ряд неточностей. Киров был убит в Смольном рядом с кабинетом своего заместителя М. С. Чудова. Чудов выбежал из кабинета, услышав выстрелы. Киров был уже мертв, и Чудов распорядился ничего не трогать, чтобы не мешать следствию, а сам немедленно позвонил в Москву Сталину. Сталин приказал отменить намеченное на 1 декабря собрание ленинградского партийного актива и окружить Смольный войсками НКВД. Медведь был в эти минуты не у себя в управлении, и эти распоряжения шли не через него. Вероятно, вызванные Чудовым подразделения НКВД, так же, как и Ф. Д. Медведь, «не узнали» друг друга.

По свидетельству С. Н. Осмоловской, жены близкого друга Кирова П. П. Петровского, за несколько дней до убийства Кирова было совершено покушение и на Петровского. К нему подошли двое неизвестных и стали наносить удары железными предметами. Петровскому удалось, прикрыв голову, убежать. Узнав об убийстве Кирова, Петровский сразу сказал жене, что это дело рук Сталина. И таких рассказов можно приводить немало.

Вскоре после убийства Кирова руководителей Ленинградского управления НКВД Ф. Медведя, И. Запорожца и нескольких других, обвинив в преступной халатности, сняли и направили на работу в органы НКВД на Дальнем Востоке. Но в 1937 г. все они были расстреляны. «Можно думать, – не без основания заявил на XX съезде КПСС Н. С. Хрущев, – что их расстреляли затем, чтобы замести следы организаторов убийства Кирова».

Заслуживает быть отмеченным и то, что уже вечером 1 декабря 1934 г. по телефонному распоряжению Сталина секретарь ЦИК СССР А. Енукидзе составил и обнародовал постановление ЦИК и СНК СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик». Согласие же членов Политбюро, СНК и ЦИК СССР оформили опросом только через два дня. В данном постановлении говорилось:

«Внести следующие изменения в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик по расследованию и рассмотрению дел о террористических организациях и террористических актах против работников Советской власти: 1) Следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней. 2) Обвинительное заключение вручать обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде. 3) Дела слушать без участия сторон. 4) Кассационные обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать. 5) Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговоров» [320] .

Фактически это было постановление о терроре, беспрецедентное в условиях мирного времени, так как открывало широкий простор для беззаконий. Ведь при желании любое «политическое дело» можно было подать как подготовку к террористическому акту. Ускоренный порядок следствия толкал к поверхностному рассмотрению дел и прямым фальсификациям, мешал определить, виновен или не виновен подследственный.

На основании данного постановления десятки дел, находившихся к 1 декабря 1934 г. в производстве в различных инстанциях, ничем не связанных с убийством Кирова, но подпадавших под широко толкуемое понятие «контрреволюция», были в спешном порядке переданы в Военную коллегию Верховного суда СССР и также спешно рассмотрены выездными сессиями этой грозной коллегии. Почти всех обвиняемых по этим делам приговорили к расстрелу, о чем и было объявлено 6 декабря, то есть в день похорон С. М. Кирова. В Ленинграде было расстреляно 39 и в Москве 29 человек. (Как сообщалось, Военная коллегия все же возвратила некоторые дела на доследование, что лишний раз показывает юридическую нелепость требований об ускоренном порядке следствия.) В последующие дни было сообщено об аресте 12 человек в Минске (9 из них были расстреляны) и 37 человек в Киеве (28 расстреляны) [321] .

С необычной поспешностью велось и следствие об убийстве Кирова. Уже 22 декабря было объявлено, что Николаев является якобы членом террористической организации, образованной из членов бывшей зиновьевской оппозиции, и что «ленинградский центр» оппозиции принял решение убить Кирова, с которым у зиновьевцев особые счеты. Были названы и члены «ленинградского центра», большинство которых действительно примыкало в прошлом к зиновьевцам. 27 декабря газеты опубликовали «Обвинительное заключение», под которым стояли подписи прокурора СССР А. Я. Вышинского и следователя Л. Шейнина. В обвинительном заключении утверждалось, что убийство Кирова было лишь частью далеко идущего плана, включающего убийство Сталина и других членов Политбюро. Сообщалось также, что ленинградскую «террористическую группу» возглавлял якобы И. И. Котолынов, который в 20-е гг. был секретарем Выборгского райкома комсомола и членом ЦК ВЛКСМ. Здесь же говорилось, что убийца получил 5 тыс. рублей от одного иностранного консула, осуществлявшего связь между заговорщиками и Троцким. (Из СССР в это время был выслан консул Латвии. Латвийское правительство категорически отрицало причастность своего консула к убийству Кирова.)