Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

Во время «судебного разбирательства», проходившего до 24 августа, обвиняемые уже не «отпирались». «Мой ущербный большевизм, – заявил Зиновьев, – превратился в антибольшевизм, а благодаря троцкизму я дошел до фашизма… Мы заняли место меньшевиков, эсеров и белогвардейцев, которые не могли открыто выступать в нашей стране».

Каменев, в свою очередь, говорил: «Случайно ли, что рядом со мной и Зиновьевым… сидят эмиссары зарубежных секретных политических ведомств, люди с фальшивыми паспортами, с сомнительными биографиями и несомненными связями с Гитлером, с гестапо? Нет! Это не случайно!» [329] Обвиняемые «охотно» рассказывали и о своей роли в убийстве Кирова и о планах убийства Сталина, Молотова, Кагановича, Чубаря, Косиора, Эйхе. По словам Зиновьева, убийство Сталина планировалось осуществить во время VII конгресса Коминтерна, то есть в 1935 г. Этот акт, как они якобы надеялись, не только должен был вызвать замешательство в партии, но и привести к мощному движению за возвращение к власти Троцкого, Каменева и Зиновьева.

Лишь один И. Н. Смирнов, объявленный на процессе руководителем троцкистского подполья, пытался отвергнуть большую часть предъявленных ему обвинений. Однако он был «уличен» показаниями других подсудимых.

Процесс считался открытым. Но в зале присутствовали лишь несколько десятков заранее отобранных «представителей общественности». Остальными «зрителями» были сами работники НКВД. Были нарушены и другие элементарные нормы судопроизводства. Никаких вещественных улик или документов прокурор СССР А. Я. Вышинский не предъявлял, а коллегия Верховного суда, возглавляемая В. В. Ульрихом, их и не требовала. Все обвинение было построено на показаниях и признаниях самих обвиняемых. В судебных заседаниях не участвовали защитники: предложения нескольких зарубежных адвокатов взять на себя защиту обвиняемых были отвергнуты. Показания обвиняемых были однообразны: перечисление различных преступлений или, еще чаще, планов преступлений, которые подготавливали «центр» и его «филиалы».

Г. Зиновьев, Л. Каменев и другие обвиняемые теперь реабилитированы, и нет необходимости подробно говорить о том, что процесс был фальсифицирован. Однако в 1936 г. доверие партии и большинства народа к Сталину, НКВД и к советскому суду было еще велико. Сомнения возникали у немногих, и мало кто решался высказать их даже среди своих близких друзей.

Судебный процесс 19 – 24 августа и смертный приговор всем обвиняемым вызвали новую волну репрессий, прокатившуюся по всей стране. В первую очередь арестовывали бывших членов «левых» оппозиций. Газеты были полны сообщений о «разоблачении» замаскированных троцкистов, большинство из которых и не собирались утаивать свое прошлое. «Скрытый троцкист», «Покровитель троцкистов», «Троцкисты на идеологическом фронте», «Троцкистская диверсия в науке», «Троцкистский салон писательницы Серебряковой», «Следы троцкизма в Наркомземе Узбекистана» – статьи с такими заголовками печатались в ту пору повсюду.

Некоторые из обвиняемых по делу «троцкистско-зиновьевского центра» к показаниям на предварительном следствии неожиданно стали добавлять новые – о своих преступных связях с Бухариным, Рыковым, Радеком, Пятаковым, Сокольниковым, Серебряковым, Углановым, Шляпниковым и другими еще не арестованными бывшими оппозиционерами различных направлений. В связи с этим в газетах 21 августа 1936 г. опубликовали распоряжение А. Я. Вышинского о проведении следствия по делу о причастности указанных выше лиц к контрреволюционному заговору. На предприятиях и в учреждениях состоялись митинги, требовали «до конца расследовать связи Бухарина, Рыкова, Томского и других с презренными террористами». Не дожидаясь такого расследования, М. П. Томский покончил жизнь самоубийством. По свидетельству сына Томского Юрия (единственного оставшегося в живых члена этой семьи), его отец застрелился сразу же после неожиданного визита Сталина. Последний пришел в квартиру Томского в Кремле с бутылкой вина в руках и заперся с ним в кабинете. Потом раздался громкий крик – это М. П. Томский кричал на Сталина, обзывая его нецензурными словами. Распахнув дверь кабинета, Томский потребовал, чтобы Сталин убирался вон. Сталин ушел в крайнем раздражении, а через несколько минут в кабинете раздался выстрел. В эти же дни хотел застрелиться и А. И. Рыков. Однако домочадцы буквально вырвали из его рук револьвер, о чем позднее очень жалели.

Что касается Бухарина, то он находился во второй половине августа в горах Памира, где проводил отпуск. Он ничего не знал о начале судебного процесса. Только спустившись с гор во Фрунзе, Бухарин узнал о событиях в Москве. Бухарин был потрясен: он не ожидал от Сталина подобного поворота. Но при всей своей относительной наивности Бухарин понимал, что его имя, а также имена Томского и Рыкова произносились на московском процессе неслучайно. Особенно поразило Бухарина самоубийство Томского. Бухарин думал, что его арестуют во Фрунзе. Этого не случилось. Тогда, бросив здесь весь свой багаж, он купил билет на ближайший самолет в Москву, предварительно отправив телеграмму Сталину с просьбой отложить исполнение приговора, чтобы устроить ему очную ставку с обвиняемыми. Но и в Москве Бухарина ждали на аэродроме не чекисты, а персональная машина, где, кроме шофера, сидела взволнованная молодая жена Бухарина А. М. Ларина. Сталина не было в Москве. После расстрела Зиновьева, Каменева, Евдокимова и других Сталин, выслушав с удовольствием рассказ чекистов, приводивших приговор в исполнение, уехал отдохнуть в Сочи. Несколько дней Бухарин не выходил из дома и ни с кем не встречался.

10 сентября в газетах было опубликовано сообщение Прокуратуры СССР об окончании следствия по поводу сделанных на только что закончившемся процессе некоторыми обвиняемыми указаний о причастности к их «контрреволюционной деятельности» Н. И. Бухарина и А. И. Рыкова. «Следствием не установлено, – говорилось в сообщении, – юридических данных для привлечения Н. И. Бухарина и А. И. Рыкова к судебной ответственности, в силу чего настоящее дело производством прекращено».

В сообщении Прокуратуры не упоминались, однако, имена Радека, Серебрякова и других «левых». Смертельно напуганный этим обстоятельством, Радек пришел на следующий день к Бухарину. «Попроси Сталина о том, чтобы мое дело прошло через его руки, а не через руки Ягоды. Напомни Сталину о Блюмкине», – умолял Радек, полагавший, что Бухарин может чем-то ему помочь. Через несколько дней Бухарин узнал об аресте Радека. Были арестованы также Сокольников, Серебряков, Пятаков и многие другие видные деятели партии. Бухарин написал письмо Сталину, но не получил ответа.