Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

Это письмо было передано французскому агентству новостей в сентябре 1939 г., когда уже началась Вторая мировая война. Оно было опубликовано поэтому лишь русской эмигрантской прессой. Не привлекла внимания общественности и неожиданная смерть Раскольникова, который якобы кончил жизнь самоубийством в клинике на юге Франции. Обстоятельства гибели Раскольникова не были должным образом расследованы, и можно предположить, что он был выслежен и убит агентами НКВД.

ПЫТКИ И ИСТЯЗАНИЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

Аресты невинных людей лишь одно из звеньев сталинского террора. Целью его была не только изоляция или уничтожение неугодных. Надо было также сломить их волю, вынудить их к ложным признаниями в шпионаже и вредительстве, заставить их назвать себя «врагами народа». Но это невозможно было сделать при соблюдении законных методов и форм следствия. Поэтому Сталин санкционировал применение физических методов воздействия.

Кое-кто из бывших работников НКВД пытается, несмотря на свидетельства тысяч бывших заключенных, отрицать широкий характер применения при Сталине пыток и истязаний. «Со всей ответственностью заявляем, – писал в одной из имеющихся у меня записок весьма ответственный в прошлом работник НКВД, – что лишь отдельные морально неустойчивые и беспринципные чекисты доходили до применения физических пыток и истязаний, за что они были расстреляны в 1939 г. после ноябрьского (1938) письма Политбюро ЦК ВКП(б) о перегибах в следствии».

Подобные заявления являются сознательным искажением истины. Пытки и истязания применялись органами НКВД не по собственной инициативе, а с одобрения и даже по требованию сталинского Политбюро. Разумеется, пытки и истязания не сразу, не в один день вошли в практику НКВД – это был постепенный, но последовательный процесс. Избиения заключенных, следственный «конвейер», лишение сна, пытки жарой и холодом, голодом и жаждой – все эти методы достаточно широко применялись в 1929 – 1931 гг. в отношении «вредителей», нэпманов при изъятии у них золота, а также в отношении других «классово чуждых элементов». Более «гуманно» обращались, однако, органы ГПУ-НКВД с арестованными коммунистами. До весны 1937 г. пытки и истязания применялись только к отдельным заключенным, и лишь особо отобранными следователями, главным образом из верхушки НКВД. Так, при подготовке процессов «троцкистско-зиновьевского» и «параллельного центра» следователям разрешалось использовать любые средства, чтобы сломить заключенных. Однако после февральско-мартовского пленума 1937 г. большинству следователей было предоставлено право применять по отношению к упорствующим «врагам народа» любые, даже самые изощренные методы физического и психического воздействия. Не были отменены пытки и истязания заключенных и в 1939 г., то есть после устранения Ежова.

Применение пыток – это одно из самых тяжелых преступлений Сталина и созданной им террористической машины.

Известно, что пытки широко применялись при «дознаниях» в России до середины XVIII в. Правда, и тогда понимали несовершенство пыток как метода следствия. Отсюда родилось правило – «доносчику первый кнут». Иначе говоря, вначале пытали доносчика, чтобы «проверить» донос. Играя роль просвещенной императрицы, Екатерина II подписала указ о «неделании в присутственных местах ни по каким делам, ни под каким видом, никому, никаких при допросах телесных наказаний для познания в действиях истины». Это запрещение выполнялось, однако, не слишком строго даже в императорской тайной канцелярии. Поэтому Александру I пришлось еще раз подтвердить специальным указом запрещение пыток. «Само название “пытка”, – писал Александр, – стыд и укоризну человечеству наносящее, должно быть навсегда изглажено из памяти народной». Но и эти указы не слишком строго соблюдались в царской России. Масштабы пыток и телесных наказаний значительно сократились все же при Александре II после отмены крепостного права. Однако в годы Гражданской войны пытки и истязания были возобновлены и применялись в самых широких масштабах главным образом в лагере противников революции. Карательные органы большевиков часто расстреливали своих узников, но очень редко прибегали к другим формам насилия.

Обратимся к традициям российского революционного движения, все направления которого с крайней нетерпимостью относились к каким бы то ни было видам физического мучительства. Этих убеждений придерживались также и террористы. После убийства Александра II один из членов исполнительного комитета «Народной воли» С. Л. Златопольский был заточен в Трубецкой равелин Петропавловской крепости. Из своей одиночной камеры Златопольский сумел передать на волю большое письмо, которое распространялось потом в виде прокламации по всей стране. Описав тяжелейший режим, установленный в крепости для политических заключенных, Златопольский заканчивал свое предсмертное письмо словами:

«Друзья и братья! Из глубины нашей темницы, говоря с вами, вероятно, последний раз в жизни, мы шлем вам наш завет: в день победы революции, которая есть торжество прогресса, пусть она не запятнает этого святого имени актами насилия и жестокости над побежденным врагом. О, если бы мы могли послужить жертвами искупления не только для создания свободы в России, но и для увеличения гуманности во всем остальном мире! Человечество должно отказаться от одиночного заключения, от насилия и истязания заключенных в каком бы то ни было виде, как оно отказалось от колеса, дыбы, костра и пр. Вам привет, родные, привет всему живому» [405] .

Известно, что в начале XX в. телесные наказания или рукоприкладство в тюрьмах вызывали бурный протест всех заключенных – эсеров, анархистов, меньшевиков, большевиков. В знак протеста устраивались коллективные голодовки, известны даже случаи коллективных самоубийств. Неудивительно, что после победы революции совесть настоящего революционера не могла мириться с применением физических истязаний. Поэтому действия Сталина и покорных ему карательных органов были надругательством над памятью всех поколений русских революционеров.

Но дело не только в том, что пытки и истязания принципиально неприемлемы для социалистического государства. Нельзя не сказать и о том, что пытки и истязания – это и наиболее несовершенный метод следствия, который в большинстве случаев ведет не к выяснению, а к искажению истины, к оговору, к согласию обвиняемого дать любые показания, чтобы прекратить мучения. Это хорошо знали еще инквизиторы Средних веков, добивавшиеся от узников показаний о связях с дьяволом. Это понимают и разведки большинства стран. Английский контрразведчик О. Пинто писал в своей книге «Охота за шпионами»: «Безусловно, телесные пытки способны сломать самого волевого и физически сильного человека… Зверские пытки могут заставить невинного “сознаться в преступлении”, за которое полагается смертная казнь. В таких случаях человек считает, что быстрая смерть легче нечеловеческих страданий. Телесные пытки в конце концов заставят говорить любого человека, но не обязательно говорить правду».