Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

…По выговору он был вологодский. В лагерях мы часто слышали поговорку: “Вологодский конвой шутить не любит”. Такие вот сержанты с гордостью повторяли ее. Кто чем гордится.

Прошло два, три, четыре дня. Мы сидели скрюченные, прижимая руками животы. Мы старались не пить, чтобы умерить боли. Но не пить труднее, чем не есть. На дорогу нам дали сухой паек: хлеб и селедку. Каждый день дороги нас скрючивало все больше, словно нам набивали по новому булыжнику в кишечник. Поезд подолгу стоял на станциях.

– Внимание, заключенные враги народа! – объявлял сержант. – Стоянка на определенное время. В туалет пойдете, когда поезд тронется.

Ни для одного человека за восемь дней он не сделал исключения. Он соблюдал справедливость, беспощадную справедливость, которой его настойчиво учили… Он верил, что мы фашисты. Нас очень часто так честили – и конвойные, и надзиратели, и уголовники. Я не виню сержанта. Он просто претворял в жизнь то, что носители высшей идейности облекали теорией.

Мы не знали, куда едем. Названий станций не удавалось прочесть. Через восемь дней нас, наконец, вывели. Воркута!» [415]

Байтальскому повезло, многие этапы продолжались по полтора месяца.

«Подошли к товарному вагону, стоявшему на запасном пути, – писала в своих воспоминаниях К. Г. Веллер-Гуревич, – нам велели по очереди влезть в вагон по крутой лесенке. Теплушка освещалась одной тусклой лампочкой, помещенной в углу. Внутри оказалось три этажа нар в каждой половине теплушки. Посередине была дыра в полу, служившая туалетом, и железная печка. Сто женщин разместились в этом вагоне, предназначенном для перевозки 8 лошадей. В тесноте жались друг к дружке, чтобы немного согреться. Мозг не вмещал в себя всего происходящего… Этапный путь от Москвы до Томска продолжался 19 дней. Это были бесконечные, долгие дни: невероятная скученность, голод, холод, жажда, паразиты, грязь, вонь, болезни, невозможность двигаться, борьба между отчаянием и надеждой» [416] .

Так писала в своей неопубликованной поэме «Колыма» ленинградская писательница Е. Владимирова, прошедшая с миллионами людей этот страшный путь на восток.

Еще тяжелее были условия перевозки людей на кораблях, идущих из Владивостока на Колыму. В тесных трюмах люди нередко лежали друг на друге, хлеб им бросали через люки, как зверям. Трупы умерших во время рейса – а их было немало – сбрасывались прямо в море. В случае бунта или организованного протеста конвой не останавливался перед тем, чтобы залить трюмы корабля ледяной водой из Охотского моря. Тысячи заключенных после такой «ванны» погибали или были сильно обморожены.

В большинстве тюрем политические и уголовники содержались раздельно. Поэтому во время этапов многие политические впервые сталкивались с бандами уголовников, и эти встречи нередко кончались трагически. В. И. Волгин писал: «Уголовники грабили политических почти явно, так как они (уголовники) находились под опекой охраны. Очередной жертве показывали из-под полы нож и перекладывали вещи в свои руки. Борьба с блатными была в большинстве случаев немыслимой, так как она могла быть только кровавой и не в нашу пользу. На радость охраны мы были бы порезаны при явном их поощрении. В пути мы узнали об этом страшном в этапах, и никто не хотел лишиться жизни из-за лоскута. Тогда же мы узнали, что этап – самое страшное, что может быть для политических, и что это новое истязание людей поддерживается администрацией лагерей как мера истреб ления. Положение о раздельных этапах для политических и уголовников никогда не отменялось, оно строго соблюдалось даже в старое время, а в наше время оно умышленно не выполнялось в целях передачи политических на растерзание к уголовникам».

СИСТЕМА ИСПРАВИТЕЛЬНО-ТРУДОВЫХ ЛАГЕРЕЙ

Основным местом заключения миллионов людей во времена Сталина были не тюрьмы, а те сотни, а потом и тысячи лагерей, густая сеть которых покрыла всю страну, особенно районы Севера, Казахстана, Сибири, Дальнего Востока.

Известно, что еще в начале 30-х гг. в некоторых отдаленных районах страны были организованы так называемые исправительно-трудовые лагеря. В Карелии были созданы лагеря ББК (Беломорско-Балтийского канала), в Сибири – лагеря БАМ (Байкало-Амурской магистрали), в Центральной России – лагеря Дмитровлаг (канал Москва – Волга). Первые лагеря появились и на Колыме (Дальстрой), в Коми АССР и других районах. Состав заключенных уже тогда был весьма пестрым, но преобладали крестьяне, верующие, бытовики и уголовные преступники.

Если говорить об общей идее исправительно-трудовых лагерей, то она в гораздо большей степени, чем идея политизоляторов или тюрем, соответствовала природе социалистического общества, которое должно стремиться не столько к наказанию, сколько к исправлению людей, вставших на путь политических и уголовных преступлений. Однако реальная система трудовых лагерей так же мало походила на их первоначальную идею, как сталинизм на социализм. Именно Сталин создал эти лагеря, а его ближайшими помощниками в этом деле были Ягода, Ежов и Берия.

В исправительно-трудовых лагерях 30-х гг. было множество случаев крайней жестокости и произвола. Берега канала Москва – Волга и Беломорско-Балтийского канала усеяны костями заключенных. Но среди лагерного руководства было немало людей, искренне стремившихся помочь исправиться тем, кто встал на путь преступления. Эти лагеря не считались секретными, из них освобождали не только после окончания срока, но зачастую и до этого. В книгах, написанных об этих лагерях с участием М. Горького, В. Катаева, М. Зощенко, В. Инбер, Б. Ясенского, И. Авербаха, о многом умалчивалось, многое искажалось, но содержалась и правда, о чем тоже не следует забывать [417] .

Как ни сурова природа Колымы, в 1932 – 1937 гг. мало кто умирал в лагерях Дальстроя. Заключенных тогда неплохо кормили и одевали. Рабочий день продолжался зимой 4 – 6 часов, летом – 10 часов. Существовала система «зачетов», позволявшая осужденным на 10 лет освободиться уже через 3 года. Заработок был приличный, он давал возможность помогать семьям, вернуться домой обеспеченным. Обо всем этом можно прочесть не только в книге бывшего начальника одного из колымских лагерей В. Вяткина, но и в «Колымских рассказах» В. Шаламова.