Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

При формировании руководящих органов партии после съезда Сталин, ссылаясь на «Завещание» Ленина, демонстративно отказался от поста генсека. Но Зиновьев и Каменев, а затем и большинство других членов ЦК убедили его взять свою отставку обратно. Вероятнее всего, перед съездом между Зиновьевым и Сталиным состоялось своеобразное соглашение. Сталин одобрил выдвижение Зиновьева основным докладчиком на XIII съезде и таким образом как бы продвигал этого честолюбивого и беспринципного человека на роль лидера партии. В свою очередь, Зиновьев и Каменев должны были на съезде партии отстоять для Сталина пост генсека. Это, впрочем, не встретило возражений у партийного актива, тем более что Сталин обещал учесть критику Ленина. В то время Сталин не мог еще действовать независимо от мнения других членов ЦК партии, а это исключало, казалось бы, возможность произвола. О личной диктатуре Сталина не могло быть и речи; напротив, именно Сталин выступал глашатаем «коллективного руководства». Он обвинял Троцкого в стремлении к единоличному руководству и защищал Зиновьева и Каменева от нападок Троцкого. В условиях ожесточенной борьбы с Троцким и его многочисленными сторонниками вопрос о грубости и капризности Сталина, активно выступавшего против Троцкого, казался многим членам ЦК действительно мелочью. Они не видели того, что видел Ленин.

Представляет интерес дальнейшая судьба ленинского «Завещания». В 1926 г. Борис Суварин во Франции и Макс Истман в США опубликовали этот документ, полученный, по-видимому, из кругов оппозиции. Советская печать объявила «Завещание» апокрифом. Однако в 1927 г. вопрос о «Завещании» был поднят и в ЦК ВКП(б). Пришлось признать, что такой документ действительно существует. В речи на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сталин, зачитав выдержку из ленинского «Письма к съезду», заявил: «Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю». Как справедливо отмечал Л. С. Шаумян, Сталин в данном случае сознательно извратил смысл ленинского документа, ибо Ленин обвинял Сталина в грубости по отношению не к врагам партии, а к товарищам, имевшим большие заслуги перед партией [90] .

Вопрос о «Завещании» Ленина был предметом обсуждения на XV съезде ВКП(б). Делегат съезда Е. П. Фролов так рассказывал об этом в своих неопубликованных воспоминаниях:

«Открывая тринадцатое утреннее заседание 9 декабря 1927 г., председательствующий Г. Петровский сказал: «Мы забыли проголосовать предложение т. Орджоникидзе о том, чтобы уважить просьбу Объединенного пленума ЦК и ЦКК в июле 1926 г. об опубликовании в «Ленинских сборниках» письма Ленина, которое часто называют «Завещанием» и о неопубликовании которого было решение XIII съезда ВКП(б). Позвольте поставить на голосование». Выступивший вслед Рыков предложил опубликовать не только то письмо, которое называется «Завещанием», но и другие письма по внутрипартийным вопросам, приложив их к стенограмме. Съезд поддержал это предложение и единогласно принял решение опубликовать «Завещание» и письма по внутрипартийным вопросам».

Но «Завещание» Ленина в стенографический отчет, изданный в 1928 г., не вошло. Не было оно опубликовано и в «Ленинских сборниках». Документ этот делегаты XV съезда (их было 1 669 человек) могли все же прочесть в бюллетенях, издававшихся во время съезда «только для членов ВКП(б)» [91] . Их могли получить делегаты съезда, и один из таких бюллетеней сохранился у Е. П. Фролова. В партийные организации эти бюллетени не поступали, хотя в выходных данных указывалось, что они печатаются тиражом в 13,5 тыс. экземпляров.

И. В. СТАЛИН В 1923 – 1924 гг.

В начале главы мы приводили портрет молодого Сталина. Разумеется, Сталин существенно изменился к 44 – 45 годам.

Он держался очень уверенно, но просто и несколько грубовато, что создавало контраст между ним и высокомерным Троцким и крайне амбициозным Зиновьевым. Поведение Сталина было более понятно и близко большинству партийных работников, для которых само слово «интеллигентность» было скорее синонимом трусливого либерализма и мягкотелости, чем пролетарской твердости. Жена видного советского дипломата А. А. Иоффе, эмигрировавшая в 1975 г. в Израиль, писала в своих воспоминаниях:

«Если и был человек, которого Иоффе положительно не выносил, так это был Сталин… Мы виделись со Сталиным. Встречались, например, в ложе дирекции в Большом театре на премьерах. Сталин появлялся здесь обычно в окружении ближайших соратников, были среди них Ворошилов, Каганович… Держался он этаким простым, славным малым. Очень общительный, со всеми на дружеской ноге, но не было в нем ни единого правдивого жеста. Помню, как встретил он меня первый раз: “А, Мария Михайловна, слышал, слышал…” Вообще Сталин был редкостный актер, способный всякий раз, по обстоятельствам, менять маску. И одна из любимых его масок была именно эта – простой, душа нараспашку парень… Адольф Абрамович великолепно знал эту черту Сталина. Он никогда не верил ему и еще задолго до того, как Сталин обнаружил свое подлинное лицо, уже знал ему цену…»

Эти наблюдения Марии Иоффе довольно точны.

Много писал о личности Сталина Троцкий, который назвал как-то Сталина «самой выдающейся посредственностью в нашей партии». Эта формула потом часто повторялась в кругах оппозиции, хотя она ничего не могла объяснить. Победу Сталина над его соперниками Троцкий объясняет не столько качествами самого Сталина, сколько условиями, сложившимися в СССР в 1923 – 1927 гг. В одной из своих неопубликованных заметок от 4 января 1937 г. Троцкий писал:

«В 1923 или в 1924 г. И. Н. Смирнов, расстрелянный позже вместе с Зиновьевым и Каменевым, возражал мне в частной беседе: “Сталин – кандидат в диктаторы? Да ведь это совсем серый и ничтожный человек”. “Серый – да, ничтожный – нет”, – отвечал я Смирнову. На ту же тему были у меня… споры с Каменевым, который, вопреки очевидности, утверждал, что Сталин – “вождь уездного масштаба”. В этой саркастической характеристике была, конечно, частица правды, но только частица. Такие свойства интеллекта, как хитрость, вероломство, способность играть на низких свойствах человеческой натуры, развиты у Сталина необычайно и при сильном характере представляют могущественные орудия в борьбе. Конечно, не во всякой. Освободительной борьбе трудящихся нужны другие качества. Но где дело идет об отборе привилегированных, об их сплочении духом касты, об обессилении и дисциплинировании масс, там качества Сталина почти незаменимы… И все же взятый в целом Сталин остается посредственностью. Он не способен ни к обобщению, ни к предвидению. Его ум лишен не только блеска и полета, но даже способности к логическому мышлению. Каждая фраза его речи преследует какую-то практическую цель; но речь в целом никогда не поднимается до логического построения. В этой слабости – сила Сталина. Бывают исторические задачи, разрешить которые можно, только отказавшись от обобщений; бывают эпохи, когда обобщения и предвиденье исключают непосредственные успехи: это эпохи сползания, снижения, реакции. Гельвеций говорил некогда, что каждая общественная эпоха требует своих великих людей, а когда таковых не находит, то она изобретает их… Можно применить к Сталину слова, сказанные Энгельсом о Веллингтоне: “Он велик в своем роде, а именно настолько велик, насколько можно быть великим, не переставая быть посредственностью. Индивидуальное «величие» есть в последнем счете – социальная функция».