Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

Свидетельства подобного рода можно приводить на многих страницах. Ни у Генштаба, ни у наркома обороны, ни у командующих родами войск не были подготовлены командные пункты для эффективного управления в условиях войны. В первые недели войны руководство осуществлялось из кабинетов мирного времени.

Хотя это может показаться невероятным, армии, дислоцированные в западных округах, не располагали оперативными планами на случай возможного нападения Германии. Как писал в своих мемуарах Н. Г. Кузнецов, «подготовка к войне – не просто накопление техники. Чтобы отразить возможное нападение, надо заранее разработать оперативные планы и довести их до исполнителей. Да и это лишь самое начало. Исполнители должны разработать свои оперативные документы и, главное, научиться действовать по ним. Для этого нужно время и время...

Думал ли об этом Сталин?.. Конечно, думал. Полагаю, у него было твердое убеждение, что война неизбежна, что она обязательно вспыхнет на западе и на востоке. И тут и там укреплялись границы... И все же нечто весьма важное было упущено: не хватало постоянной, повседневной готовности к войне. А только в этом случае дивизии могли сыграть ту роль, которая им предназначалась. Свои соображения о том, как вести предстоящую войну, Сталин со свойственной ему в то время болезненной подозрительностью держал в секрете от будущих исполнителей. Ошибаясь в сроках возможного конфликта, он считал, что времени еще хватит. А когда бег истории ускорился, идеи, мысли о будущей войне не успели претвориться в ясные стратегические замыслы и конкретные планы. А такие планы – точные, отработанные до мелочей – были в 1939 – 1941 годах совершенно необходимы, по ним следовало учить и готовить и войска и флоты» [717] .

Неготовность к войне была известна противнику и лишь поощряла агрессора. Действительно, еще за 1 – 2 месяца до начала войны немецкое командование действовало с беспримерной наглостью. Придвинутые к границе артиллерийские части не были по-настоящему замаскированы. Разными путями гитлеровцы все более явно прощупывали нашу оборону. Маршал авиации А. Новиков, командовавший в 1941 г. авиацией ЛВО, писал в своих мемуарах: «Немецкие самолеты все чаще нарушали воздушную границу СССР. Но пресечь их полеты мы не могли: незадолго до войны начальник оперативного отдела штаба округа генерал П. Г. Тихомиров сказал мне, что запрещено выводить войска к границе и открывать огонь по немецким самолетам даже в случае их вторжения в глубь нашей территории. Безнаказанность гитлеровских летчиков производила гнетущее впечатление. Иной раз рука сама собой тянулась к телефонной трубке, чтобы вызвать командира истребительной авиадивизии и приказать ему немедленно сбить нарушителя и на его примере проучить остальных. Но дисциплина быстро гасила этот порыв... После войны мне довелось познакомиться с одним любопытным документом. Из него я узнал, что... гитлеровцы сфотографировали и составили специальные фотодосье на многие наши аэродромы, важнейшие промышленные и транспортные объекты в западных областях страны, в том числе на военные объекты Киева, Одесского и Севастопольского портов, заводов Днепропетровска, Харькова, Мариуполя и других городов, на Днепрогэс, основные мосты через Днепр, Днестр и Дон» [718] .

Серьезно отразилось на готовности наших войск и сообщение ТАСС, опубликованное 14 июня 1941 года, когда Гитлер проводил последний военный совет перед нападением на СССР. «По данным СССР, – заявляло ТАСС, – Германия так неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям».

Это заявление ТАСС еще больше ослабило бдительность народа и армии. Генерал Л. Сандалов писал в своих мемуарах: «Тревожное настроение, достигшее особой остроты в середине месяца, как-то было приглушено известным заявлением ТАСС, опубликованным в "Правде"... Такого рода выступление авторитетного государственного учреждения притупило бдительность войск. У командного состава оно породило уверенность в том, что есть какие-то неизвестные обстоятельства, позволяющие нашему правительству оставаться спокойным и уверенным в безопасности советских границ. Командиры перестали ночевать в казармах. Бойцы стали раздеваться на ночь» [719] .

Слепота Сталина и его окружения была в эти июньские дни беспримерной. Если немецкое посольство в Москве систематически сокращало количество своих сотрудников, то в советское посольство в Берлине все время прибывали новые сотрудники с семьями. Продолжались бесперебойные поставки в Германию советских товаров, хотя немецкая сторона почти прекратила выполнение своих обязательств. Незадолго до начала войны все немецкие суда покинули советские порты, даже не закончив разгрузки. В Рижском порту, например, более 20 судов снялись с якоря 21 июня, некоторые из них даже не начали разгрузку. Начальник порта, почувствовав неладное, связался с Москвой и попросил указаний. Наркомвнешторг доложил Сталину, так как начальник порта на свой страх и риск задержал немецкие суда. Сталин распорядился снять запрет на выход немецких судов в море. В то же время советские суда продолжали разгружаться в немецких портах и 22 июня были захвачены как военный трофей [720] .

За несколько дней до начала войны Наркомат обороны еще раз предупредил Сталина о возможности нападения Германии. «Зря поднимаете панику», – ответил тот. По свидетельству маршала И. Баграмяна, только во второй половине дня 19 июня Киевский округ был предупрежден Наркоматом обороны о том, что Гитлер может скоро без объявления войны напасть на СССР. Но и теперь округ не получил приказа о приведении войск в боевую готовность. Маршал Р. Малиновский вспоминал: «Даже за несколько дней перед войной наши войска продолжали учиться по-мирному: артиллерия стрелковых дивизий была в артиллерийских лагерях и на полигонах, зенитные средства – на зенитных полигонах, саперные части – в инженерных лагерях, а "голые" стрелковые полки дивизий – отдельно в своих лагерях. При надвигавшейся угрозе войны эта грубейшая ошибка граничила с преступлением» [721] .

Как пишет в своей книге А. Верт, вечером 21 июня 1941 года Молотов вызвал посла Германии Шуленбурга, чтобы узнать у него причины «недовольства» Германии. Посол ничего не ответил на вопросы Молотова. Когда Шуленбург вернулся в посольство, его ждала инструкция от Риббентропа – посетить Молотова и зачитать ему документ с грубыми ругательствами Гитлера в адрес СССР. Это было фактически объявлением войны. По словам Шуленбурга, Молотов молча выслушал его, а потом сказал с горечью: «Это война. Как вы думаете, неужели мы этого заслужили?» [722]