Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

«В имени Рябушинского, с которым я беседовал, – заявил Рамзин, – у меня полной уверенности не имеется: Петр или Владимир? Я могу его наружность описать, если это представляет интерес.

Крыленко.Важно установить, что это, по-видимому, был Владимир.

Рамзин.Это наиболее вероятно».

Спутать отца с сыном – это было уже слишком.

Неувязка произошла и с известным историком Е. В. Тарле. Он был арестован, и члены Промпартии говорили, что Тарле планировался как будущий министр иностранных дел. Но вскоре Тарле оказался нужен Сталину. Он был без большого шума освобожден и восстановлен в академии. Из его биографии эпизод с Промпартией был исключен.

Множество противоречий и неувязок было в показаниях о составе ЦК Промпартии, количестве денег, полученных из-за границы, о разного рода конкретных актах «вредительства». Иногда председателю «суда» приходилось прямо-таки подсказывать подсудимым – в чем именно заключалась их вредительская деятельность. Любопытен в этом отношении диалог Вышинского и Федотова:

«Вышинский.Была ли директива строить новые фабрики при недостаточном использовании существующих?

Федотов.Нет, такой директивы не было.

Вышинский.Не было?

Федотов.Позвольте, была директива, чтобы строить новые фабрики, несмотря на то, что существуют фабрики.

Вышинский.Нет, тут ничего вредительского нет. Строить фабрики нужно».

И далее Вышинский наводит Федотова на мысль, что директива заключалась в том, чтобы строить фабрики при неполной загрузке существующих производственных мощностей. И Федотов соглашается, что «если бы не вредительство, то можно было бы построить меньшее количество фабрик, правда, не много меньше, может быть, на одну-две, но все-таки этим путем сохранить некоторое количество валюты».

Вредительством была объявлена плохая связь научно-исследовательских институтов с производством, о чем наша печать пишет порой и сегодня. Даже осушение болот в приграничных районах объявлялось вредительством с целью облегчения интервенции.

Множество нелепостей было и на процессе Союзного бюро. Самый уязвимый пункт обвинительного заключения по новому делу – связь Союзного бюро и Промпартии. О ней говорилось подробно и в обвинительном заключении, и в показаниях подсудимых. Рамзин был на новом процессе важным свидетелем, и он много говорил о связях Промпартии, ТКП и Союзного бюро. Но ведь на недавнем еще процессе Промпартии не было никаких упоминаний о Союзном бюро и его деятелях. А между тем к моменту процесса Промпартии основные деятели Союзного бюро, представшие перед судом в начале 1931 г., были уже арестованы. Чтобы как-то объяснить это недоразумение, было объявлено, что у членов Союзного бюро удалось добиться «чистосердечных признаний» только к декабрю 1930 г., а члены Промпартии не были на своем процессе достаточно искренни. Между тем совершенно очевидно, что сама мысль об организации процесса Союзного бюро пришла Сталину и его помощникам уже после «успеха» процесса Промпартии. Соответственно стали готовиться и нужные для нового процесса легенды. В спешке было допущено немало неувязок. В обвинительном заключении, например, говорилось, что вопрос о соглашении между Союзным бюро и Промпартией обсуждался на третьем пленуме Бюро в апреле 1930 г. Между тем к апрелю 1930 г., по данным предыдущего процесса, Промпартия была уже разгромлена. Поэтому, выступая на суде, Шер внес поправку: оказывается, вопрос о связи с Промпартией обсуждался еще на втором пленуме Союзного бюро в 1929 г. В обвинительном заключении цитируются показания Суханова о его трех встречах с Рамзиным и получении из рук в руки 30 тыс. рублей. Но на суде неожиданно выяснилось, что Рамзин ничего не знает про Суханова, а Суханов никогда не встречался с Рамзиным. Показания были сразу же изменены: деньги для Бюро получал Громан, а вручал их Ларичев.

В ходе судебного разбирательства подтвердилось, что большинство подсудимых не имели никаких связей с меньшевиками до 1927 г., а некоторые были в 20-е гг. не меньшевиками, а большевиками (Финн-Енотаевский). Почему же эти люди вдруг назначены руководителями Союзного бюро меньшевиков? Крайне бессвязные и противоречивые показания подсудимых на этот счет ничего не прояснили. По-разному рассказывали подсудимые о содержании пленумов и совещаний, проведенных якобы Союзным бюро. Неубедительными и полными неувязок были показания подсудимых об их встречах с одним из руководителей зарубежного центра партии меньшевиков Р. Абрамовичем, который якобы нелегально приезжал в СССР инструктировать своих сторонников.

Абсолютно неубедительны и примеры «вредительства» членов Союзного бюро. Так, например, президиум ВСНХ наметил на 1929/30 г. снизить себестоимость промышленной продукции на 10%. Соколовский «вредительски» изменил эту цифру на 9,5%. И хотя промышленность не могла достигнуть и этой цифры, Соколовский «признавался», что его неосуществившиеся намерения были все же «вредительскими». В то время как члены Промпартии признавались, что они в целях вредительства завышали плановые наметки, члены Союзного бюро обвинялись, напротив, в составлении заниженных планов. При этом цитировались речи обвиняемых на заседаниях Госплана, в которых они возражали против чрезмерно высоких новых заданий на пятилетку, полученных от Политбюро. Вообще, читая материалы судебных процессов 1930 – 1931 гг., можно подумать, что пятилетние планы составлялись членами Союзного бюро и Промпартии, а не обсуждались в деталях на партийных конференциях и съездах. Точно так же, знакомясь с показаниями обвиняемых о сознательном расстройстве ими снабжения продовольственными и промышленными товарами городов и сел, можно подумать, что во всех хозяйственных наркоматах и в Наркомате торговли именно «вредители» были полными хозяевами положения. Между тем главные вопросы снабжения решались даже не в наркоматах, а на заседаниях Политбюро.

Явно инспирированными были и показания членов Союзного бюро о деятельности II Интернационала. Эти показания должны были подкрепить ошибочную доктрину «социал-фашизма», о которой мы еще будем говорить, но они не соответствовали реальным фактам.

Довольно странной была и последующая судьба некоторых подсудимых. В то время, как все 46 «вредителей снабжения» были расстреляны, хотя их организация была, по версии обвинения, лишь одним из филиалов в Промпартии, руководитель Промпартии Л. К. Рамзин, «кандидат в диктаторы», «шпион», «организатор диверсий и убийств», был помилован. Ему разрешили, находясь в заключении, заниматься научной работой. Всего через пять лет после процесса Рамзин был освобожден и награжден орденом Ленина за заслуги в котлостроении. Позднее он получил Сталинскую премию и умер в 1948 г., занимая ту же должность директора Московского теплотехнического института, какую занимал до процесса Промпартии.