Анатолий Иванов - Краденые латы

Легенда стала масонской классикой, не перестав от этого быть легендой. Играя сначала сравнительно скромную роль и балансируя потом на грани забвения, она вдруг вырвалась на первый план, затмив собой прочие предания, подобно тому, как второстепенный ведический персонаж Вишну выбился в верховные боги, и все до сих пор ломают голову, как ему это удалось.

Но тамплиерские латы – такой же маскарадный костюм, как и фартуки каменщиков. Но кто-то же придумывает эти костюмы, кто-то организует эти маскарады, но кому сказать за них спасибо или предъявить претензии?

Кто, в конце концов, правит балом?

Вглазах нашего просвещенного века средневековый алхимик представляется какой-то карикатурной фигурой в нелепых одеяниях, занятой не менее нелепыми поисками философского камня и тщетно пытающегося превратить неблагородный металл в золото. Наш просвещенный век лишь посмеется над этим чудаком, если почему-либо вдруг мимоходом вспомнит о нем, и снова забудет его, не подозревая, что варится в колбе, изготовленной этим самым чудаком.

Эту страшную тайну поведал советскому читателю В.Л.Рабинович, выпустив недавно большую монографию, посвященную средневековой алхимии. Я говорю о страшной тайне совсем без кавычек и советую всем, кто интересуется масонством, обязательно прочесть эту книгу, но предупреждаю, что ее чтение требует определенной подготовки, столько в ней всего зашифровано. Только пользуясь безграмотностью издательских работников, не обладающих такой подготовкой, автор и мог напечатать у нас этот труд.

В.Л.Рабинович отнюдь не отличается скромностью и сам представляет свое произведение, как «рукотворный, отмеченный личным знаком мастера, свет» [242] [242] В.Л.Рабинович. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979, с. 39. . Свет – традиционный символ масонского знания, а если на нем к тому же стоит «личный знак мастера» , намек можно понять таким образом, что автор имеет соответствующую масонскую степень. Представившись читателю, автор тут же предлагает ему следовать за собой «вниз», не вверх, а именно вниз, ибо, как гласит мудрость алхимиков, запечатленная в знаменитой Изумрудной Скрижали, «то, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу» [243] [243] Там же, с. 323. (любопытно, что подобную же идею высказывал еще Будда); приглашает в мир «бесполюсности, переворачиваемости, безразличия к верху-низу, характерных для неоплатоновской жизни Александрийской алхимии» [244] [244] В.Л.Рабинович. Цит. соч., с. 65, 210. , то есть, по сути, подбивает отказаться от мышления, «ограниченного» противоположностью добра и зла, признать относительность этих понятий и их взаимозаменяемость. Потерявший в результате всякую моральную ориентацию читатель будет сочтен человеком понятливым.

Далее, чтобы развлечь и развеселить несколько обалдевшего читателя, на сцену выпускается шут. Этим шутом оказывается тот же алхимик. Как поясняет В.Л.Рабинович, «историческое призвание алхимического пересмешника состоит в ежемгновенном как бы передразнивании правоверного христианина. При этом алхимик-шут неразборчив в средствах. Карикатура тем откровенней и острей, чем недозволенней и оскорбительней средства: гностический змей, неоплатоническое единое, каббала, древнеегипетское жречество, мирской ригоризм ислама… – все идет в дело».

Этот карикатурно-пародирующий смысл средневековая алхимия унаследовала от гностицизма, а тот обрел его «только в оппозиции становящемуся христианству». И вот вожделенный результат: «в кривом зеркале алхимика – христианский мир, готовый внять этому кривому изображению и… начать искривляться» [245] [245] Там же, с. 145, 167, 65. .

К передразниванию, как известно, особенно склонны обезьяны. «Обезьяной бога», как опять-таки известно, христианские авторы называют дьявола. Значит, и алхимик представляет это же начало? Совершенно верно, В.Л.Рабинович ничуть не стесняется об этом говорить. Он откровенно называет алхимию «дьявольской изнанкой христианского канона», самого алхимика – «дьяволом» (следуя изображению его у Данте) и видит исходную нравственную посылку, ставящую алхимика в «демонический ряд соперников бога», в том, чтобы «улучшить дело природы» [246] [246] Там же, с. 66, 104, 138. . Тайное знание, продолжает раздеваться В.Л.Рабинович, сообщено алхимикам «падшими ангелами», а его символом в ветхозаветном контексте служит змей-искуситель [247] [247] Там же, с. 319, 71. .

Если следовать тому же ветхозаветному тексту, люди, обретя это знание, должны были стать «как боги». В.Л.Рабинович видит в алхимике человека, достигшего этой цели: «алхимик сам себе собор», «богоравный», он «индивидуально противостоит богу». «Бог, как вершина пирамиды, отсечен. Им стал алхимик» [248] [248] Там же, с. 51, 86. . Опять мелькает у нас перед глазами масонский символ пирамиды с усеченным верхом, на котором восседают тайные властители мира , обладатели «божественного» (а на поверку демонического ) знания.

Давно уже я не испытывал такого наслаждения. Давно не сталкивался на страницах советского издания со столь откровенной пропагандой сатанизма. И в заключение всего этого – апофеоз: именно алхимия оказалась такой «колдуньей-чернокнижницей, которой суждено было… так передразнить христианские средние века, чтобы подвигнуть их стать новым временем» [249] [249] В.Л.Рабинович. Цит. соч., с. 349. . А вы говорите – просвещенный век. Для кого – просвещенный век, а для кого – творение чернокнижников.

В.Л.Рабинович не зря помянул здесь гностицизм. Идейная преемственность между гностицизмом и масонством несомненна. По В.Л.Рабиновичу, гностицизм имеет синкретическую природу (греческие, египетские, иудаистские, халдейские, персо-зороастрийские и индийские истоки) и «история магии и гностицизм тесно связаны с историей происхождения алхимии. Сюда же вплетается еще и ниточка еврейства» и получается «почти дьявольская смесь разных культурных традиций» [250] [250] Там же, с 166, 299-300. . Там, конечно, не ниточка, а целый канат , но насчет дьявольской смеси очень верно сказано.

Как и во всякой смеси, и в этой есть какой-то основной, исходный компонент, а, судя по самым ранним сообщениям, которые мы имеем о происхождении гностицизма , его основой служило иудейское сектантство , представлявшее собой как бы иудаизм навыворот [251] [251] R.M.Grant. Gnosticism and early Christianity, p. 14. .

В алхимическом символе дракона, пожирающего свой хвост, В.Л.Рабинович видит гностического змея познания , древнеегипетского Уробороса , символизирующего единство добра и зла, а у платоников – идею замыкающихся на себе бесконечного мирового ума и бесконечной мировой материи . Этого гностического змея распинает на кресте «еврей Авраам» [252] [252] В.Л.Рабинович. Цит. Соч., с. 32, 133, 71, 77. . Читатель трясет головой и в недоумении протирает глаза: вместо привычного образа распятого Христа ему вдруг преподносят распятого змея.