Марина Могильнер - Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма (сборник)

ОБЩЕЕ БЕЗРАЗЛИЧИЕ К ЮРИДИЧЕСКОЙ СТОРОНЕ ДЕЛА

На примере спора о беженцах можно продемонстрировать и другое важнейшее следствие либеральной концепции. Именно потому, что Г изо являлся противником вмешательства государства в жизнь гражданского общества, его правительство рассматривало вопрос о беженцах исключительно с политической точки зрения. Юридический аспект проблемы полностью игнорировался. Только после принятия закона 1832 года некоторые депутаты стали интересоваться – какое, собственно, законодательство действует в этой сфере. Выяснилось, что этих законов не знают сами министры. Как подчеркивал Шарль Конт, «законы о статусе иностранцев – беженцев или не беженцев – пребывают в великом беспорядке. Число их, полагаю, достигает восьмидесяти или даже ста. Все они или, по крайней мере, большая их часть были приняты по определенному конкретному поводу». По этой причине, прибавляет Конт, «необходимо как можно скорее принять закон, который упорядочил бы статус иностранцев или, по крайней мере, тех иностранцев, которые не являются беженцами» [260] . Это общее безразличие к юридической стороне дела показывает, что в эпоху Июльской монархии вопрос об иностранцах разрешался в тех же понятийных рамках, что и в эпоху Французской революции. В тексте всех конституций, принятых после 1791 года, «единственным важным вопросом остается принадлежность не к определенной стране, но к политической общности». Поэтому «вопрос о том, кто является французом, а кто – иностранцем, не имеет большого значения; это простая данность, не интересующая никого, включая государство» [261] . С социологической точки зрения эту гипертрофию политики можно объяснить тем обстоятельством, что в рамках либеральной концепции конституция призвана не управлять гражданским обществом, но, напротив, защищать его от покушений со стороны государства. Именно поэтому внимание привлекают только проблемы, имеющие самое непосредственное отношение к «публичному пространству». Между тем проблемы эти касаются только граждан. В эпоху, когда большая часть народа полностью выключена из политической жизни, правящий класс склонен отождествлять граждан и коренных жителей, сводя понятие «нации» к немногочисленной группе нотаблей, составляющих гражданское сообщество. Конечно, гражданский кодекс определяет «принадлежность к числу французов» на основании места рождения и родственных связей. Однако в данном случае речь идет о гражданском состоянии, о сообщении таких сведений об индивидах, которые позволяют решить практические вопросы (споры о собственности, вступление в наследство и проч.). Как и при Старом порядке, «никто не стремится дать определение чужеземцу или французу; все довольствуются простой констатацией факта» [262] . Именно этим объясняется отсутствие настоящего законодательства, касающегося иностранцев. Вопрос об их «интеграции» во французское общество не ставится в государстве, которое мыслит само себя как независимое от социальной сферы. Кстати, по этой же причине иностранцы не подвергаются никакой сегрегации на рынке труда. Правительство даже активно поощряет стремление польских беженцев влиться во французское общество. В 1837 году из 6130 зарегистрированных беженцев около 4000 заняты «в разных отраслях ремесел, наук, торговли и промышленности». Среди них особенно много врачей, преподавателей языка, чиновников, служащих на железной дороге и в государственном аппарате [263] .

ЕЩЕ НЕДОСТАТОЧНО «ОГОСУДАРСТВЛЕННОЕ» ОБЩЕСТВО

Хотя проект закона 1832 года в конце концов был одобрен парламентом, следует подчеркнуть, что правительство было вынуждено согласиться с одной очень существенной поправкой. Согласно этому закону, вид на жительство во Франции могли получить только те беженцы, которые живут на пособие от государства (самые неимущие, а значит, самые радикальные в плане политическом). С другими следовало обращаться как с французами, в согласии с принципом, о котором напомнил один из депутатов: они «приехали во Францию, но не утратили свободы». Итак, первый важный этап в юридически-бюрократическом конструировании категории «беженцев» касается только тех из них, которые пользуются помощью государства. Разумеется, эта поправка, уменьшающая репрессивную составляющую закона, стала плодом уступок государства требованиям оппозиции. Однако при этом она отразила важную функцию либерального государства – функцию «благотворительную». В рассматриваемую эпоху никто не оспаривает необходимости оказывать неимущим беженцам государственную помощь, поскольку «социальная политика» государства по-прежнему подчиняется традиционным принципам христианского милосердия и филантропии. В этом контексте беженец – в первую очередь неимущий человек, на которого обрушились несчастья и который временно изгнан из родной страны. Государственное пособие призвано помочь ему дождаться того момента, когда (вследствие изменения политического режима в родной стране или благодаря амнистии) он сможет вернуться на родину или же найдет себе занятие, позволяющее заработать на жизнь, и растворится во французском обществе. Тем не менее дискуссия о пособиях для беженцев прекрасно показывает, что, когда речь заходит об оказании государственной помощи отдельным личностям, само функционирование парламентской системы заставляет власть имущих поощрять вмешательство государства в жизнь гражданского общества. Суммы, выделяемые на помощь беженцам, ежегодно утверждались палатой депутатов. Поэтому государство было вынуждено давать отчет в их использовании и доказывать, что деньги действительно тратились на беженцев. В связи с этим Гизо рекомендует чиновникам, действующим в соответствии с законом 1832 года, «удостоверяться, что беженцы, которым они выплачивают пособие, в самом деле вынужденно покинули родные страны под влиянием политических событий, ибо в противном случае у нас не будет отбою от бродяг, рецидивистов и всех неимущих, ищущих средств к существованию» [264] . Однако, действуя таким образом, правительство приступает к процессу «категоризации», а этот процесс неминуемо влечет за собой долгую парламентскую дискуссию о том, кого должно считать «беженцем» [265] . В последующие годы желание уменьшить расходы на пособия для беженцев заставляет некоторых депутатов изобретать все более хитроумные способы разделения беженцев на группы. Так, граф де Траси предлагает выделить в отдельный разряд «таких лиц, которые в силу возраста, пола и положения не могут добывать себе пропитание». Однако время для построения «социальных категорий» еще не пришло. Проект графа де Траси наталкивается на сопротивление депутатов, убежденных в том, что «людям истинно гостеприимным не пристало делить беженцев на разряды». Даже министр внутренних дел выступает против этого предложения, которое он называет «непредусмотрительным введением новых категорий» [266] .