Леонид Платов - Страна Семи Трав (Повести о Ветлугине - 2)

Эти второстепенные подробности запомнились Савчуку, потому что послужили как бы рамкой для открытия.

Некоторое время глаза отдыхали на зеленой листве, пронизанной светом. Потом он вздохнул и вскрыл пакет.

Нет, речь шла не о зубе мамонта...

Из конверта вывалился и упал на стол четырехугольный кусок бересты, очень маленький и легкий, с нацарапанными на нем полустершимися значками. Присмотревшись, Савчук увидел, что это печатные буквы.

Он поспешно навел на них лупу.

"Таймыр", - прочел этнограф, - "воздушному следу", "верховьях реки...", "детьми солнца...", "Птицей Маук...", "единоборство", "жив...".

Еще одна, чисто внешняя, подробность: на кусок бересты упал косой луч заходящего солнца. Строчки словно ожили в снопе пляшущих пылинок. "Солнечный курсив", - подумал Савчук, пристально вглядываясь в странный текст.

Он еще не улавливал связи между отдельными словами и, с сожалением отложив бересту, развернул сопроводительное письмо. Группа юных натуралистов из Ленкорани сообщала о том, что коллекция перелетных птиц в Ленкоранском Доме пионеров пополнилась удивительным охотничьим трофеем. Им удалось убить дикого гуся, одна из лапок которого была тщательно обвернута, как бы забинтована "прилагаемым куском бересты". Видимо, птицу закольцевали - если это можно назвать кольцеванием - довольно давно, так как некоторые слова на записке стерлись.

Дикие гуси проводят лето на Таймыре - это было известно Савчуку так же, как пионерам. Впрочем, об этом говорило и первое слово на куске бересты, поддававшееся расшифровке. Птица побывала на Таймыре. Какой следовало сделать из этого вывод?

Неужели заполнялся пробел в этнографии, давно уже мучивший Савчука, заштриховывалось "белое пятно" на карте расселения народов Сибири?

Получалось, что северная часть Таймырского полуострова, упирающаяся углом в Ледовитый океан, заселена! Там, в верховьях какой-то реки, живет народ, называющий себя "детьми солнца", до сих пор неизвестный этнографам!

Остаток дня Савчук просидел неподвижно над куском бересты, присланным из Ленкорани, не притрагиваясь к книгам.

Наверное, он имел довольно странный вид, когда перед закрытием читальни возвращал книги. Заведующая, благоволившая к нему, спросила вполголоса:

"Как работал ось, Владимир Осипович? Удачный был день?"

"Удачный?.. - Савчук с удивлением посмотрел на нее. Он не сразу понял смысл вопроса. - Ах да, день?.. Не знаю! Пока еще не знаю ничего..."

Я поднял голову. Вокруг стучали отодвигаемые стулья. Антракт кончился. Звонок призывал нас снова в зрительный зал.

- Что ж, надо идти, - сказал Савчук с огорчением.

- Обязательно договорим после спектакля, - утешил я его.

Когда спектакль закончился, Савчук покорно вышел за мной в фойе.

Глядя на его толстое удрученное лицо, я вспомнил, что Лиза сравнивала Савчука с Пьером Безуховым. Действительно, что-то общее было между ними, и не только массивность. Правда, Савчук не носил очки, как Пьер, но взгляд его становился иногда таким беспомощно-отсутствующим, задумчиво-мечтательным, что этнограф казался близоруким.

- Давайте походим по улицам, - предложил я. - Хочется просто походить. Поглядеть на Москву, какая она вечером.

- Не лучше ли все-таки в музей? - неуверенно сказал Савчук.

- Что вы! Ночью?.. Нет, доскажете по дороге. Понимаете, очень соскучился по Москве. Столько раз воображал на зимовке: вот спускаюсь по улице Горького, проверяю свои часы по телеграфским, сворачиваю к университету...

Мы очутились у вешалки.

Савчук неуклюже топтался подле меня, пытаясь помочь одеться и в припадке усердия запихивая мою руку не в рукав, а во внутренний карман шинели.

Мы вышли из театра.

- Брр, какая сырость! - сказал Савчук, поправляя кашне, которым, по меньшей мере, трижды была обмотана его шея.

- Да что вы! По-моему, хорошо. Теплынь!

- Мерзейшая погода! Всегда гриппую в марте.

- А вы бросьте грипповать.

- То есть как это бросьте? Вы думаете, притворяюсь?

Он чихнул и с беспокойством посмотрел на меня. Я засмеялся.

- Такая махина, громадина, - я с удовольствием оглядел его с головы до ног, - и так панически боится гриппа! Обмотался кашне, обулся в какие-то архиерейские боты. Вы просто неженка, милый мой! Оглянитесь-ка лучше.

Мокрый асфальт мостовой отражал в себе вечерние огни: ярко освещенные квадратики окон, зеленые, желтые и красные шары светофоров, струящуюся зыбь реклам. Москва смотрелась в асфальт, как в реку. Изредка мимо нас проплывали троллейбусы, покачиваясь с боку на бок, будто нагруженные доверху баркасы.

- До чего ж красиво! - вздохнул я от полноты чувств. - Вам не понять: пригляделись уже, избаловались. Небось как засели в свой музей, так и не выезжали из Москвы?

- Собственно говоря, я...

- Оставим это! Я же вас не виню. Меня интересует другое. Почему "детей солнца" не обнаружили на Таймыре до сих пор?

- А вы помните, какое место на карте занимает Енисей? - ответил Савчук вопросом на вопрос.

- Енисей? При чем тут Енисей?

- Он делит территорию СССР примерно пополам.

- Знаю.

- Так вот, к западу от Енисея работали десятки ученых-этнографов, а к востоку - единицы. Пропорция, конечно, неправильная. В данном случае она многое объясняет.

Довод показался мне убедительным.

- Все-таки, простите, не понимаю, какое отношение имеет ко мне клочок бересты, пусть даже исписанный печатными буквами?

- Но ведь вы бывали в море Лаптевых! Лиза говорила, что специально изучали историю путешествий в этом районе Арктики.

- Изучал, да.

- Вот видите! Именно вы сумеете разобраться. Какой-то русский путешественник двадцатого века, пересекая Таймыр с севера, со стороны моря, наткнулся на "детей солнца" и с помощью "закольцованной" птицы известил о своей находке. Путешественника, заметьте, считают погибшим или пропавшим без вести, иначе в записке не было бы слова "жив".

Я задумался. Никто из путешественников, погибших или пропавших без вести, не приходил на ум.

Некоторое время мы шли молча. Сверху начал моросить мелкий надоедливый дождь.

- Самое важное сейчас: уточнить хронологию событий, - продолжал Савчук. Он с раздражением отряхнул дождевые капли со своего пальто. - В каком году написано письмо? Дата! Дата! Дайте мне дату!..

- А орнитологи? Обращались ли вы к орнитологам? Какой возраст "закольцованной" птицы?

- Музей просил ленкоранских пионеров прислать чучело птицы. Посылка пришла очень быстро.

- Ну и?..

- Орнитологи определили возраст птицы примерно в двадцать-тридцать лет.

- Отлично. Уже есть нижняя предельная дата. Птица убита в прошлом году, то есть в тысяча девятьсот тридцать девятом. Стало быть, "закольцевать" могли ее не раньше тысяча девятьсот девятого года. А верхняя предельная? Нельзя ли установить верхнюю предельную дату?