Кокрэлл Карина - Легенды мировой истории

Цат криво усмехнулся:

— Ну, ошибки — это вина кого-то из наших писцов. А Прасутаг — как раз из дружественных нам царьков, вождь племени иценов, оно одним из первых сложило оружие. И этому очень помогла, прошу прощения, финансовая успокоительная примочка. С тех пор ицены не причиняли никаких…

— Тогда с него и начните. То есть — с семьи Прасутага. За послушание платили только ему, а поскольку он не оставил законных наследников мужского пола, племя сейчас осталось без предводителя, поэтому не может представлять никакой опасности. И разошлите по другим племенам требования немедленной выплаты. А этот случай можете сделать показательным. И использовать как пример того, что будет с неплательщиками. А заодно и напомнить, кто в Британии хозяин. Вы поняли? А потом этому племени мы поможем определиться с законным и верным Риму вождем. Что ценного есть у этого племени?

— У них — удобные для портов бухты на востоке. Но… здесь еще такая трудность… Нам с вами, губернатор, это сложно понять… Это, несомненно, варварский обычай, но у диких кельтов вождями племен становятся не только мужчины, но и, хотя это и трудно себе представить… женщины. Поэтому ицены, возможно, считают, что у них уже есть законный вождь, и….

— Ицены будут считать так, как прикажет им Рим. Их бабы будут ткать и рожать детей, а не возглавлять племена и жить своей волей. Время дикарства — кончилось! — отрубил Светоний, и Цат с любопытством отметил, что глаза губернатора без видимой причины налились ледяным гневом. — Список всех вождей, кому были даны займы, — немедленно в канцелярию Агриколе. Свободны!

Дециан Цат закрыл за собой тяжелую дверь. «Новая метла! Еще больший идиот, чем я думал!»

Прокуратор придерживался других взглядов на колонизацию: армия нужна только для самого завоевания и удержания власти первые несколько лет, а потом — пусть живут как хотят и молятся каким угодно своим богам, но исправно платят налоги. А для этого дикари должны быть платежеспособны — иметь хороший скот, обрабатывать поля. И — приобретать вкус к роскоши, что и есть признак цивилизации. Местных «царьков» — без нужды не обижать, не напоминать о положении завоеванных, а наоборот, приближать и раздавать привилегии; драки же и ссоры между вождями за эти привилегии и вообще за что угодно поощрять всемерно — divide et impera [68] Divide et impera — «разделяй и властвуй» (лат.). , — а также давать бесплатное образование сыновьям племенной верхушки в местных римских школах по римской программе — Тривиум-Квадривиум [69] Тривиум — грамматика, риторика и диалектика. Квадриви-ум — арифметика, геометрия, астрономия и музыка. . Глядишь и подрастет новое поколение бриттских племенных вождей — безупречных римских граждан. Они станут опорой империи, сменят имена, станут перебрасывать через локоть тогу в курии как настоящие римляне, даже между собой говорить на латыни, а крашеных «предков» и их варварского наречия — стесняться и стараться все это забыть. А неспособных к наукам да горячих — в легионы, куда-нибудь на задворки Pax Romana [70] Pax Romana — «Римский мир» (лат.). Здесь — Римская империя. , где и языка-то их никто понимать не будет. Вот так и получится мирная провинция. И не надо огромных крепостей и многочисленных легионов. Но солдафонам это не по вкусу, им все мерещится, что их задвигают на второй план!

А Светоний стоял и отрешенно смотрел на высокую дверь, которая сейчас закрылась за Децианом Цатом. Ее тяжелые створки были украшены резными львиными мордами, но губернатор их не видел. Здесь, в Камулодуне, за несколько улиц отсюда, умирала его дочь. Об этом скоро узнают все, и этот мерзкий Цат — тоже.

Губернатор налил себе из бронзового кувшина вина. Он никого не хотел сейчас видеть.

Дочь, Светонию Паулину, он смутно помнил ребенком — тихим, задумчивым. Она не слишком вертелась под ногами и внешне была похожа на него! Он постоянно находился в отлучках, как и полагается солдату, и семьи своей почти не знал. Семья — необходимая принадлежность жизни респектабельного военного, но у Светония и мысли не было брать жену и дочь с собой в провинции, где он прослужил много лет. Однако теперь жизнь в далеких провинциях с семьями всемерно поощрялась императором, вот он и привез их в Британию. На свою беду! Много лет назад родители устроили его брак с невзрачной девственницей из очень хорошей семьи. И все, на что ее хватило, был один лишь ребенок, и то — девка!

Его душила злоба на дочь: так поступить с отцом, сделать его притчей во языцех для каждого центуриона и его шлюхи! А вскоре все дойдет и до Рима: губернатора Светония, грозного губернатора Светония ослушалась собственная дочь! Лучше уж пусть говорят, что он сам убил ее. От одного его взгляда дрожали префекты и трибуны, и он дорожил этой своей репутацией, ибо только трепет подчиненных — гарантия повиновения, а значит, и порядка. «Слышали? Светоний не смог управиться с бабами в собственной семье!» Теперь найдется столько тех, кто будет издеваться и злорадствовать у него за спиной! И он ничего, ничего не сможет с этим поделать! Светоний чуть не застонал от досады и боли при мысли об этом.

Однажды вечером, недели за две до всего этого кошмара, он просматривал в библиотеке донесения из Рима. У него было хорошее настроение после дружеского обеда с Квинтом Сериалием. Этот легат выразил желание стать его зятем, и они уже условились о свадьбе через две недели. Квинт был перспективным военным. К тому же его сестра в Риме недавно стала влиятельной жрицей-весталкой, что означало доступ к императорской семье и большие возможности. Ну не век же в самом деле ему, Светонию, сидеть в этом бриттском болоте! Отличиться здесь — и в Рим!

Он послал тогда за дочерью. Она явилась в библиотеку моментально и испуганно стояла, втянув плечи и словно стараясь уменьшиться в росте. Девушка не знала, куда деть свои длинные бледные вздрагивающие руки. Светоний подумал, что она, наверное, глупа. А может, и нет. Он, в сущности, ничего не знал о ней.

— Ты здорова?

— Да, отец.

— У меня для тебя хорошая новость. Через две недели — готовься к свадьбе с легатом Квинтом Сериалием.

Ее глаза вдруг налились слезами. Ох, терпеть он не мог это бабское слезомойство!

— Отец, прошу тебя, умоляю… Я не знаю Сериалия…

— Завтра узнаешь. Он будет к обеду. И о чем это ты умоляешь?

Дочь смертельно побледнела. Она едва не теряла сознание от страха, и голос ее дрожал:

— Я не могу… замуж… за Сериалия.

Он от неожиданности не нашелся что сказать, и дочь приняла это удивленное молчание за свою маленькую победу:

— Я люблю… другого человека. Префекта Постума.

Он продолжал молчать.

— И Постум — любит меня, — сказала она, воодушевленная его молчанием.