Френсис Йейтс - Искусство памяти

В своем комментарии к "О памяти и припоминании" [138] 138 Albertus Magnus, De memoria et reminiscentia, Opera omnia, ed. Borgnet, IX, p. 97 ff. Альберт рассматривает душевные способности (более подробно описанные в сочинении De anima , каковым описанием он, несомненно, обязан Аристотелю и Авиценне), в котором чувственные впечатления проходят различные стадии от sensus communis до memoria , подвергаясь постепенной дематериализации в ходе этого процесса. [139] 139 О способностях души, выделяемых Альбертом, см. M.W.Bundi, The Thoory of Imagination in Classical and Mediaeval Thought, University of Illinois Studies, XII (1927), p. 187 ff. Различение, проводимое Аристотелем между памятью, которая находится в чувственной части души, несмотря на то что она более духовна, нежели первичные способности, и припоминанием, которое относится к интеллектуальной части, хотя и хранит отпечатки телесных форм, получает у него свое дальнейшее развитие. Так, припоминание требует, чтобы вещи, которые нужно вспомнить, выходили за пределы следующих одна за другой способностей чувственной части души и достигали владений различающего интеллекта, где и совершается припоминание. В этом месте Альберт неожиданно упоминает об искусной памяти.

Те, кто стремится к припоминанию (то есть стремится достичь чего-то более духовного, чем простое припоминание), удаляются от уличного света в тень уединенности: ведь в уличном свете образы чувственных вещей ( sensibilia ) рассредоточены и их движение не упорядочено. В полутьме же они собираются в единое целое и двигаются упорядоченно. Вот почему Туллий в ars memorandi , входящей во Вторую Риторику, предписывает нам найти или вообразить темные, слабо освещенные места. А поскольку для припоминания требуется не один, а множество образов, нам следует вообразить множество подобий и объединить сочетанием образов то, что мы хотим сохранить в памяти или воспроизвести в ней ( reminisci ). Например, если мы хотим запомнить то, что вменялось нам в вину на судебном процессе, мы должны представить себе барана с огромными рогами и яичками, приближающегося к нам во тьме. С помощью рогов в памяти запечатлеются наши обвинители, а с помощью яичек — свидетельские показания. [140] 140 Borgnet, IX, p. 108.

Такой баран нагонит страх на кого угодно! Как удалось ему вырваться из образа судебного процесса, чтобы теперь кружить во тьме, пугая встречных своими рогами? И почему правило, гласящее, что места должны быть не слишком освещенными, в сочетании с правилом, в котором говорится, что запоминать следует в тихих местах, [141] 141 Оба этих правила верно цитируются Альбертом вDe bono, ed. cit., p. 247. порождает этот мистический страх и уединенность, в которых объединяются sensibilia и становится виден их порядок? Если бы речь шла об эпохе Возрождения, а не о Средних веках, мы могли бы спросить, не подразумевает ли здесь Альберт зодиакальный знак Овна, объединяющий при помощи магических звездных образов содержимое памяти. Но, возможно, он просто переусердствовал, упражняя свою память по ночам, когда всюду разлито молчание, как советовал Марциан Капелла, и потому образ судебного процесса принял у него столь странные очертания.

Еще одна особенность, отличающая комментарий Альберта к "О памяти и припоминании", состоит в том, что упоминается о связи памяти с меланхолическим темпераментом. По известной теории темпераментов, меланхолия, имеющая сухую и холодную природу, благоприятствует памяти, так как меланхолик прочно усваивает впечатления, получаемые от образов и удерживает их в памяти дольше, чем обладатели других видов темперамента. [142] 142 О меланхолии как темперапменте, благоприятствующем хорошей памяти, см. E.Panofsky, F.Saxl,Saturn and Melancholy, Nelson, 1964, p. 69, 337. Cтандартное определение дано Альбертом в De bono(ed. cit., p 240): "память хороша, когда содержится в тепле и холоде, потому меланхоликов называют обладателями наилучшей памяти". См. также выше, c. 78, о том, что говорит Бонкопаньо о памяти и меланхолии. Но, говоря о типе меланхолического темперамента, наделенного reminiscibilitas , Альберт имеет в виду не обычную меланхолию. Он утверждает, что способность к припоминанию более всего присуща меланхоликам, которых Аристотель "в книге Problemata " относит к типу fumosa et fervens.

Таковы те, кому свойственны случайные проявления меланхолии, при ее смешении с сангвиническим и холерическим (темпераментами). Фантазмы волнуют этих людей более, чем остальных, потому что они оставляют более глубокий отпечаток в сухой затылочной части мозга: жар me lancholia fumosa приводит их (phantasmata) в движение. Эта подвижность вызывает припоминание, которое есть исследование. Сухость сохраняет в целости многие ( phantasmata ), отчего и происходит (припоминание). [143] 143 Borgnet, IX, p. 117. Об Альберте Великом и "вдохновенной" меланхолии в Problemata псевдо-Аристотеля см. Saturn and Melancholy, pp. 69 ff.

Таким образом, благоприятствующий припоминанию темперамент — это не обычная сухая и холодная меланхолия, которая обеспечивает хорошую память; это сухая и горячая ее разновидность, меланхолия интеллектуальная и вдохновенная.

Поскольку Альберт так настойчиво утверждает, что искусная память соотносится с припоминанием, можно ли отсюда заключить, что его ars reminiscendi является прерогативой тех, кому свойственна вдохновенная меланхолия? Это, по всей видимости, остается не более, чем предположением.

* * *

Ранние биографы Фомы Аквинского утверждают, что он обладал изумительной памятью. Еще в школьные годы, в Неаполе, он запоминал все, что говорил учитель, а позже, в Кельне, развивал свою память под руководством Альберта Великого. "Собрание изречений отцов церкви о четырех Евангелиях, подготовленное им для папы Урбана, было составлено из того, что он запомнил, просматривая рукописи в различных монастырях , не переписывая их." О его памяти говорили, что она обладает такой силой и цепкостью, что в ней сохраняется все, что ему доводилось читать. [144] 144 E.K.Rand,Cicero in the Counroom of St.Thomas Aquinas, Milwaukee, 1946, p. 72–73. Цицерон назвал бы такую память "почти божественной."

Подобно Альберту, Аквинат в Summa Theologiae рассматривает искусную память как часть добродетели благоразумия. Как и Альберт, он составил комментарий к "О памяти и припоминании" Аристотеля, где упоминается это Туллиево искусство. Лучше всего обратиться сначала к соответствующим строкам комментария, поскольку они могут пролить свет на изложение правил памяти в Summа.

В качестве введения к истолкованию памяти и припоминания у Аристотеля [145] 145 Ук. изд., Thomas Aquinas, In Aristotelis libros De sensu et sensato, De memoria et reminiscentia commentarium, ed. R.M.Spiazzi, Turin-Rome, 1949, p. 85 ff. Аквинат напоминает, что память определена в "Первой Риторике" как часть благоразумия. В начале комментария выдвигается требование соотнести содержащееся в "Этике" утверждение Аристотеля о том, что присущий человеку разум есть то же самое, что и добродетель благоразумия, с Туллиевым определением частей благоразумия: memoria, intelligentia, providentia . [146] 146 Ibid., p. 87. Мы становимся уже на знакомый путь и можем ожидать того, что, без сомнения, последует за этими словами. К ожидаемому нас подводит анализ образа, возникающего из чувственного впечатления как основы знания, материала, над которым трудится интеллект. "Человек не в состоянии понять что-либо без помощи образов ( phantasmata ), образ есть подобие телесной вещи, интеллект соотносится со всеобщим, которое извлекается из единичных вещей". [147] 147 Ibid., p. 91. Здесь сформулировано основное положение теории знания у Аристотеля и Аквината. На первых страницах комментария Аквинат настойчиво повторяет: "Nihil potest homo intelligere sine phantasmate". [148] 148 Ibid., p. 92. Этот комментарий следует сопоставить с толкованием психологии в комментарии Аквината к "О душе". Аквинат пользовался латинским переводом Аристотеля, выполненным Вильямом Морбекским, где слова Аристотеля приводятся в таком виде: Numquam sine phantasmate intelligit anima или intelligere non est sine phantasmate. Что же такое память? Она находится в чувственной части души, которая формирует образы из чувственных впечатлений, следовательно, она относится к той же части души, что и воображение, но также per accidents присутствует и в интеллектуальной ее части, так как в ней phantasmatа обрабатываются абстрагирующим интеллектом.