Розмари Горинг - Шотландия. Автобиография

На ступенях командовал сэр Джеймс Робертсон, начальник полиции. Тела были повсюду. Один человек, накрытый курткой с головой, все еще лежал на полпути вниз. Стояла почти полная, потрясенная тишина. Изредка раздавался звон монет, которые выпадали из карманов жертв, когда тех поднимали.

На поле вереница носилок с телами протянулась от углового флажка до стойки ворот. Санитарные и патрульные машины, сверкая огнями, сновали по беговой дорожке. Мистер Уильям Уодделл, тренер «рейнджеров», и мистер Уильям Торнтон, его помощник, вместе с мистером Джоком Стейном, тренером «Селтика», направляли людей с носилками в раздевалки команд, где развернули временные травмопункты.

Полицейские, врачи и санитары работали отчаянно, увы, зачастую тщетно, стараясь вернуть пострадавших к жизни.

Два часа спустя в секторе 13 остались только чиновники; одну молодую медсестру увели в слезах. Она все повторяла: «Господи, я ничего не могу сделать».

Летом 1971 года и в следующем году верфи Глазго, некогда гордость шотландской промышленности, столкнулись с необходимостью массовых сокращений персонала. Рабочие отказались покидать предприятие. В тот день, когда они объявили об этом, Джимми Рейд, уполномоченный профсоюза, решительно заявил своим сподвижникам: «Никакого хулиганства, никакого вандализма, никакого пьянства; весь мир смотрит на нас». В ближайшие месяцы Рейду предстояло сыграть ведущую роль в защите верфей, хотя в конечном счете все усилия оказались напрасными. Ниже цитируется речь, которую он произнес в Глазго перед 30 000 рабочих, через восемь недель после начала забастовки.

Сегодня говорит Шотландия. Не Шотландия Эдварда Хита, Гордона Кэмпбелла, сэра Алека Дугласа Хоума, прочих лэрдов и их лакеев. Они никогда не представляли Шотландию, настоящую Шотландию, Шотландию рабочих. Никакой титул, никакой ранг, никакая почесть не сравнятся с привилегией принадлежать к шотландскому рабочему классу.

Вот что я хочу сказать от имени шотландских рабочих нашим братьям и сестрам, которые столь дружно откликнулись на нашу просьбу о помощи и солидарности. Правительство спровоцировало нас выдвинуться на передний край борьбы с увольнениями и закрытием заводов. ОНИ ВЫБРАЛИ НЕ ТЕХ ЛЮДЕЙ. Мы стоим твердо, мы не отступим. Мы готовы сопротивляться самостоятельно, бороться в одиночку.

Но мы не одни.

Уверенный в наших собратьях-рабочих, мы говорим Хиту и его правительству, что они перешагнули черту. Против них весь шотландский рабочий класс… Весь шотландский народ.

Нашлись и те — таких немного, — кто советовал не поддерживать рабочих. Но профсоюзные организаторы решили, что далее молчать нельзя. Слишком долго борьба против увольнений и закрытия предприятий увязала в болоте переговоров. А тем временем рабочие, лишенные средств к существованию, стояли у закрытых дверей, ожидая решения, смогут ли они продолжить работу или им пора идти на биржу труда. И ОТВЕТ НЕИЗМЕННО ГЛАСИЛ: В ОЧЕРЕДЬ ЗА ПОСОБИЕМ.

На сей раз рабочие и профсоюзные организаторы настроены этого не допустить. На сей раз мы предприняли соответствующее действие и обратились через головы правительства и министерств. Мы обратились к самой высокой власти на этой земле… К ЛЮДЯМ. Уже по всей стране нас поддерживают и сочувствуют нам. Мы прошли через крушение надежд, через отчаяние, через понимание нашей очевидной неспособности влиять на нашу собственную судьбу. Над нами нависла тень увольнения.

Требовалась только искра, чтобы воспламенить общество. Чтобы наши чувства нашли выход. Мы предлагаем рабочим разжечь пламя. Мы наблюдаем извержения не лавы, но рабочего гнева. Гнева простых мужчин и женщин..

Мистер Хит, послушайте! Если вы и ваши коллеги не сможете утолить общественные потребности этих людей, извержение погребет вас под собой. Невероятно, но те, кто заседает на Даунинг-стрит, мыслят так: правительство утратило веру в народ — давайте же сменим народ.

Эдвард Хит, я говорю вам: мы будем бороться, и мы не собираемся меняться. Или изменитесь вы, или мы сменим правительство.

Билли Конолли, грубоватый комик с Клайдсайдских верфей, воплощал собой типичного представителя шотландского рабочего класса с его непритязательным отношением к миру. Прозванный Большим Джином за свое пристрастие к одноименному напитку и могучее телосложение, он быстро приобрел популярность и к середине 1970-х годов стал любимцем лондонской публики.

Есть человек в Глазго по имени Билли Конолли, который создал новое представление о Христе — как о главаре шайке сорвиголов из Глазго. Обычно все разыгрывалось как-то так, в декорациях хорошо известной местной гостиницы. «Дверь открывается… Бах! И вот он грядет, Большой Джин… В длинной хламиде и штиблетах». Это, разумеется, царь царей, мессия, Сын человеческий, одержимый ужасной жаждой. «Это утро творит чудеса. Я валюсь с ног! Налей-ка мне стаканчик. Без шуток, сынок, я валюсь с ног… Выгляни за дверь. Там нет ничего, только мертвяки бродяг с постелями под мышкой».

Когда начинается Тайная Вечеря, Большой Джин изрекает пророчество. «Один из вас продаст меня… Два больших римских отряда заберут меня отсюда в тюрьму. И я умру после всего одной ночи в тюрьме, такой симпатичный. Зато утром я встану и скажу, все в порядке, парни, я в завязке. А здоровый римлянин войдет в мою камеру и скажет: „Поцелуум меня в задум“».

Это — tour de force, великолепный и балансирующий на грани богохульства скетч, который способен (и регулярно это делает) повергнуть всех христиан, будь то суровые протестанты или набожные католики, в беспрерывный, истерический хохот. При этом весь текст преподносится на резком, бескомпромиссном диалекте Глазго, на колоритном, глубоко народном, варварском жаргоне, который не имеет никакого сходства с рафинированным «шотландским» мюзик-холла!

Версия Тайной Вечери и распятия отчасти объясняет причину удивительного и широкого успеха Конолли. За последний год Билли Конолли стал самым популярным человеком Шотландии, он единственный собирает полные залы пять раз подряда среди его поклонников и дряхлые обитатели трущоб Глазго, и эдинбургские интеллектуалы. Не остается в стороне и огромная шотландская диаспора; в январе были проданы все места в лондонском «Палладиуме», а последняя пластинка Конолли обещает разойтись тиражом свыше 200 000 копий.

В целом Конолли — полная антитеза шотландских комиков, каковые обыкновенно выглядят так: щеголеватые, невысокие, в приличных костюмах, волосы уложены и набриолинены; или же они выступают в пледах, килтах и галстуках-бабочках. Конолли высок и производит внушительное впечатление, у него рыжие волосы, спадающие на плечи, длинная борода, как у сказочного чародея, и он обожает наряжаться в шелк веселых расцветок и кружева. При этом его отличает сценическое высокомерие, свойственное, скажем, ведущему гитаристу популярной рок-группы. На сцене он никогда не халтурит, отдается спектаклю целиком; он отлично двигается, превосходно играет на банджо и прилично — на гитаре, умеет петь и обладает поставленным, пусть и не выдающимся голосом, сам сочиняет песенки и выработал узнаваемый стиль общения с оппонентами: «Найди себе агента, приятель. Чего зазря задницу просиживать?»