Дмитрий Фролов - Советско-финскй плен 1939-1944

Мной были обнаружены и документы, подтверждающие расстрелы финских пленных военнослужащими частей погранвойск НКВД СССР. Так, во время рейда в тыл финнов, 2 сентября 1941 года в районе поселка Куоску (Кандалакшское направление) разведчики 101– го отдельного стрелкового пограничного полка захватили в лесу мужчину и девушку 15–16 лет, собиравших ягоды. После короткого допроса, в ходе которого им задавались вопросы об отношении гражданского населения к войне, продовольственном положении в стране, расположении финских и немецких гарнизонов, о взаимоотношениях между финнами и немецкими солдатами, «задержанные Алатало и девушка (фамилия не указана. — Д. Ф .) 22.00 2.09.41 были расстреляны в лесу и запрятаны, так как в предвидении предстоящих действий, забрать их с собой не могли, отпуск на свободу грозил срывом операции» [103]. Подобное объяснение неправомерных действий в отношении гражданского населения особенно часто встречается в 1942–1943 годах, в отчетах о проведении боевых операций партизанскими отрядами. Но стоит отметить, что партизанские отряды в Карелии были сформированы именно на базе пограничных частей и истребительных батальонов. Многие кадровые командиры погранвойск НКВД СССР впоследствии стали командирами партизанских отрядов.

Другим примерам таких действий является информация, имеющаяся в разведсводках 72-го пограничного отряда за период с 21 июня по 21 сентября 1941 года. В ней, в частности, отмечалось, что в расположение отряда 23 июля возвратился пограничный наряд под командой старшего лейтенанта Гужевникава. Это подразделение патрулировало участок государственной границы с 30.06.41. В результате боестолкновения с противником в районе Варталамбино ими был захвачен в плен капрал финской армии (фамилия не указана. — Д. Ф .).

«Наряд Гужевникава находясь в пути с 1.7 по 23.7.41 без продуктов, ослабел. 15.7 на берегу реки Кума /кв. 6408/ пленный был им убит» [104].

Не оправдывая эти действия, необходимо отметить, что подобные случаи не были массовыми и, скорее, были вызваны сложившейся обстановкой. Многие пограничные заставы действовали в окружении и с боями пробивались в расположение своих войск, поэтому в некоторых случаях к военнопленным применяли излишне жестокие меры. Стоит еще учитывать и тот факт, что на начальном периоде советско-финляндской войны 1941–1944 годов военнопленных было крайне мало и они представляли собой большую ценность с точки зрения получения от них информации о противнике, таким образом, расстрел пленного мог быть вызван только чрезвычайной ситуацией. В данном конкретном случае мою мотивировку подтверждает и тот факт, что капрала пытались вывести в расположение частей 72-го погранотряда на протяжении почти недели и убили из-за того, что у пограничников не было продовольствия.

Рассматривая вопрос о финских военнопленных, захваченных пограничными частями, необходимо отметить, что подробные протоколы допросов таких пленных в ходе проведенной работы в российских архивах мной не были обнаружены. В распоряжении исследователей имеются лишь выдержки их показаний, внесенные затем в разведсводки. Естественно, что данные, внесенные в разведсводки, в большей степени имели военный характер, то есть расположение частей, их вооружение, места их постоянной дислокации и т. п., а данные о самом военнопленном отсутствуют.

Не менее сложно обстоит дело и с протоколами военнослужащих Красной Армии, захваченных во время войны Продолжения. К сожалению, их осталось незначительное количество. Причин этому много, но основной, как мне кажется, может являться следующее. После выхода Финляндии из войны часть финских архивов и особенно то, что касалось национальных воинских формирований из пленных, была вывезена в Швецию. Там следы этих документов теряются. Можно предположить, что многие протоколы допросов советских пленных по разным причинам попали в списки документов, подлежащих эвакуации. Впрочем, может быть и более прозаическое объяснение: их уничтожили, как не представляющие большую ценность.

Как и во время Зимней войны, сразу после захвата военнопленного с него снимали предварительные показания. В первую очередь это была информация военного характера и самые общие сведения о пленном: имя, фамилия, номер войсковой части, фамилии командиров и т. п. Затем пленного передавали на приемные пункты военнопленных, где с ним работали более тщательно. Однако если допрос производился в условиях боя — пленного могли уничтожить сразу же после получения от него необходимых сведений. Иногда так поступали со сбитыми советскими летчиками, их уничтожали по приказу руководителей местных шюцкоровских районов.

В моем распоряжении имеется протокол допроса майора Леоновича Михаила Тарасовича, командира 1-й эскадрильи 13-го авиаполка, написанный им лично на тетрадных листах в клетку за несколько дней до расстрела. 21 сентября 1941 года он получил приказ отправиться с самолетами своей эскадрильи на о. Эзель в распоряжение группы полковника Кудрявцева, которая выполняла задачи по прикрытию острова от налетов немецкой авиации. Два дня спустя, 24 сентября, Леоновича отправили на п-ов Ханко за инструментами для ремонта самолетного вооружения. Над Финским заливом у пилота отказали навигационные приборы, и он потерял ориентацию. Горючее было на исходе, и летчик выбросился с парашютом над финской территорией.

«Место приземления я не знал. Времени было около 9 часов вечера. После приземления я вынул из карманов два блокнота и письмо, адресованное капитану Ильину на Ханко, и, собрав парашют, пошел в лес… Шел я лесом на гору и, достигнув скалы, остановился отдохнуть. И вспомнились мне слова политического начальства, что сдаваться в плен — это подвергать себя всем пыткам: выколют глаза, выдернут ногти, обрежут уши, нос и т. п., да особенно если попадется большой начальник, да и любой командир. Вспомнил все это и решил снять и спрятать свой китель (темно-синего сукна, на обоих рукавах по три золотых нашивки с просветом между ними, на левой стороне груди — парашютный значок), так и сделал. Снял китель и спрятал в 4–5 м от скалы. Сам же пошел дальше» [105].

Тут стоит прерваться и отметить, что, сняв знаки различия военнослужащего РККА, Леонович поставил себя в очень плохое положение. При захвате финны приняли его за шпиона, а участь шпионов в военное время печальна. В большинстве случаев их ждал расстрел.

«Селения и озера я обходил. Питался ягодами, и у меня в кармане была плитка шоколада. Так я шел 25 и 26 сентября. 26 сентября я почувствовал себя нездоровым. Был сильный жар, и я решил пойти дорогой… Отдохнув немного вечером в лесу, я вышел на дорогу и шел все время по ней, никуда не сворачивая, пока меня не задержали в 2 часа ночи 27 сентября. Цель у меня была пройти в Россию, никаких других мыслей у меня в голове не было. После задержания, когда я немного поправился, не осознав, что у меня нет никаких доказательств, что я военный и именно тот, за кого я себя выдаю, я стал вести себя вызывающе, чем еще более усугубил свое положение и в чем сейчас чрезвычайно раскаиваюсь. И надеюсь, что мое это признание и доказательства, которые устанавливают, что я действительно майор Леонович, подтвердят это».