И. Василевский - Романовы

В 1711 году, в Дрездене, покидая гостиницу «Золотое кольцо», он, несмотря на протесты администрации, собственноручно содрал все драпировки и украшения, присланные саксонским двором для украшения апартаментов царственного гостя.

В Данциге, в 1716 году, находясь в церкви, Петр почувствовал, что дует сквозняк. Ни слова ни говоря, он протягивает руку, срывает парик с головы стоящего рядом с ним почетного бургомистра и напяливает на себя.

Петр и вообще-то любил заявлять себя оригиналом и чудаком. Но всего «оригинальнее» оказывается его поведение именно в путешествиях. В Берлине, в 1718 году, залюбовавшись коллекцией неприличных статуэток в музее, он не только потребовал от короля, чтобы эта коллекция была ему немедленно подарена, но еще и сделал бурную сцену жене, требуя, чтобы она здесь же, при всех, перецеловала эти украшения.

— Голову оторву! — кричит он попытавшейся возражать Екатерине и на радость окружающим добивается исполнения своего требования.

Того же жанра держится Петр и по приезде в Копенгаген. В час ночи он требует, чтобы ему открыли естественноисторический музей. На горе хранителя музея, ему понравилась здесь мумия, и он сразу же потребовал, чтобы эту мумию ему подарили. Королевский инспектор обещал довести об этом желании гостя до сведения своего повелителя, и Петр сразу же успокоился и отправился было спать. Но когда ответ, полученный от короля, оказался отрицательным, Петр снова отправляется в музей, отрывает у мумии нос, прокалывает его в нескольких местах и, изувечив бедную мумию до неузнаваемости, весело заявляет:

— Теперь пусть у вас остается!

Любопытно, что, отправляясь в Париж, этот решительный мужчина совершенно потерял обычную твердость характера. Обычно он разъезжал в эти годы с Екатериной, но в Париж он не рискует ее брать, считая неудобным показывать ее в этой стране, которой он и сам побаивается. Его мечта — выдать свою дочь Елизавету за малолетнего Людовика XV. Он хочет показаться с лучшей стороны и, желая подчеркнуть свою важность, уже по дороге в Париж устраивает ряд скандалов. Бедный агент де Лебуа в отчаянии. Денег, отпущенных французским правительством (полторы тысячи ливров в день), никоим образом не хватает для удовлетворения претензий Петра и его свиты.

«Царь хотя и обнаруживает зачатки доблести, но в совершенно диком состоянии», — жалуется де Лебуа, докладывая, что царь поглощает невероятное количество водки, пива, вина и всевозможной еды. «Это обжора и ворчун», — пишет он, не выдерживая тона.

Денег на обжорство и пьянство трагически не хватает, и бедный де Лебуа горько жаловался, пока не добился от Версаля инструкций: «В расходах не стесняться, лишь бы царь был доволен». Но и деньги не помогли исправить положение, не наладили отношений. Петр и вся его свита сочли, например, требованием хорошего тона выразить недовольство поданными им экипажами: «В этаких катафалках русские дворяне отродясь не ездили!» Экипаж переменили, но Петр снова заупрямился: «Не хочу карету, желаю двуколку, как у меня в Петербурге заведено».

В Кале навстречу Петру прибыл маркиз де Маннель. Он приготовил длинную и цветистую речь для приветствия гостя, но Петр отмахнулся и не стал слушать, а когда удивленный маркиз попытался сесть в экипаж рядом с царем, то немедленно получил от Петра «по морде». Маркиза удалось убедить, что на этих «русских варваров» не следует обижаться, что интересы «дорогого отечества» требуют установления добрых отношений с монархом могущественной северной державы. Маркиз самоотверженно вновь отправился с визитом, но приема не добился: царь и вся свита были мертвецки пьяны. «Наступила русская Пасха», — объяснили смущенному маркизу.

Пьянство продолжалось долго. Испуганный маркиз никак не мог добиться, чтобы посольство, наконец, двинулось в Париж. На этот раз Петр заартачился по-иному: вместо двуколки он потребовал, чтобы ему устроили паланкин — особые носилки, которые можно прикрепить к спине лошади. «Я желал бы от всего сердца, чтобы он прибыл в Париж и даже оттуда уже выехал, — пишет маркиз в официальном донесении. — Когда его величество король увидит гостя, я убежден, королю будет приятно от него избавиться».

Наконец 10 мая царь торжественно въехал в Париж.

Для него были приготовлены покои в Лувре, а для размещения его свиты отвели зал заседаний французской Академии Наук. Специально позаботились освежить даже позолоту и картины. Для царя приготовили самую богатую и великолепную кровать, сервировали роскошный стол. Но, бравируя, Петр, явившись на место, ограничился тем, что потребовал кусок хлеба и редиску, выпил пива и приказал потушить огни.

— Очень уж много жжете, — заявил он. — Нет, я тут жить не буду.

И ушел в гостиницу.

В гостинице Петр засел безвыходно. Подвижный, шумный и суетливый человек, он насильственно выдерживает себя в добровольном заточении. Он желает, чтобы французский король первым явился к нему с визитом. До этого он никуда шагу не сделает.

В прежние свои поездки Петр держался совершенно иной тактики. В Берлине в 1712 году он сразу же по приезде отправился во дворец и застал короля еще в постели. В Копенгагене он силой врывается к Фридриху V, разбросав царедворцев, пытавшихся удержать его ввиду необычно раннего визита. Но в Париже… О, Париж — совсем другое дело! Здесь Петр желает проявить обращение самое тонкое: «Знаем, мол, порядки, сами не лаптем щи хлебаем».

Тщетно пытаются разъяснить Петру, что именно он, гость, должен нанести первый визит. Он знать ничего не желает. Сидит в гостинице и ждет.

Напрасно приезжает регент и через переводчика — по-французски Петр не знает ни единого слова — убеждает его, что приезд его, регента, посланного королем, вполне заменяет визит самого короля. Петр неумолим — он желает, чтоб приехал король.

На пятый день французское правительство уступило. Малолетний Людовик приезжает к царю. Несмотря на свои семь лет, он «не испугался русского царя», а на следующий день Петр отдал визит и, к великому ликованию парижан, стал, наконец, показываться на улицах. Его кафтан немедленно вошел в моду под названием «одежды дикаря». Когда лучший парижский портной и парикмахер торжественно преподносит ему шедевр своей работы — чудесный парик, Петр хватается за ножницы и отхватывает большой кусок спереди: так, дескать, красивше будет.

Церемониймейстеры, приставленные к царю, в ужасе. Царь то и дело куда-то пропадает, уходит шататься по лавкам, никого не предупредив, демонстративно садится в первую попавшуюся карету, предоставляя находящимся в ней пассажирам возвращаться домой пешком.

Когда 14 мая Петра пригласили на торжественный спектакль в оперу, Петр, явившись в отведенную для него ложу, громко заявляет басом: